Весной 1965 года жизнь Кови пошла по пути, в конце концов связавшему ее с Элинор Беннет. В тот день пол в кухне был усеян стручками тамаринда, хрустевшими под ногами вошедшего отца.
– Мм… тамариндовые шарики, – сказал папа, выудив из миски чуточку мякоти, которую Кови растирала с сахаром.
Перл, считавшаяся лучшей стряпухой в округе, научила Кови перед формованием шариков подмешивать в мякоть щепотку перца чили и несколько капель рома. Правда, Кови предпочитала есть тамаринды свежими из стручка. Собрав плоды под деревом, она вскрывала стручки, очищала содержимое от волокон и окунала в чашку с сахаром, а потом целиком отправляла в рот, невольно скривившись от терпкости.
Кови слегка шлепнула отца по руке. Он рассмеялся, и она подметила в его смехе какую-то нерешительность, заставившую ее насторожиться. Когда же отец заговорил о Кларенсе Генри, она поняла, что это не к добру.
– Коротышка? – удивилась Кови. – Этот бандит? Какое у него к нам может быть дело?
– Кларенс Генри, – сказал Лин, называя этого человека его настоящим именем взамен прозвища, которое тот получил за свои массивные плечи при почти полном отсутствии шеи, – придет повидаться с тобой.
– Повидаться со мной? Зачем?
– Полагаю, он намерен ухаживать за тобой.
Кови отрывисто рассмеялась:
–
Она понять не могла, какое из предположений звучит более нелепо – что у Коротышки достанет учтивости на ухаживания или что она подарит благосклонность гангстеру и забияке почти такого же возраста, как ее отец? Насколько знала Кови, Коротышка был не из тех, кого радушно принимают в любом доме, даже в воскресенье.
– Ухаживать за мной? – Незаметно для себя Кови перешла на местный говор, и отец прервал ее негодующим восклицанием. Диалект был для нее под запретом. Она начала снова: – С чего вдруг этот человек решил, что может ухаживать за мной, если даже ты считаешь, что я недостаточно взрослая, чтобы ходить на пляж с моими друзьями?
– Я никогда не говорил, что тебе нельзя ходить на пляж, я сказал только, что нельзя одной плавать в море в разгар адского урагана.
– Это был не ураган, папа.
– Конечно нет, просто убийственный маленький шторм.
– К тому же я была не одна.
– Я тоже был там, помнишь? И видел, как тебе пришлось тянуть так называемую
– Пусть Кларенс Генри приходит и ухаживает за тобой, папа. Меня здесь не будет.
– О нет, ты будешь здесь, Ковентина! – Отец повысил голос, как часто это делал в подпитии, но его взгляд оставался мягким и словно о чем-то вопрошал.
Нет, то была мольба – и Кови похолодела:
– Что ты натворил, папа? Что произошло?
– Кови, просто сделай это для папы, ладно? – заискивающе произнес он. – Уважь человека. Сегодня воскресенье. Пусть придет, выпьет стаканчик чего-нибудь прохладительного… Я вел с ним одно дело, и он проявил интерес к…
Кови шмякнула ладонью по кухонной столешнице рядом с тем местом, где на пергаментной бумаге лежала небольшая горка конфет. Пара тамариндовых шариков скатились на пол.
– Ты вел дела с Коротышкой?! – воскликнула она. – Что за
Отец не отвечал, но гримаса на его лице говорила о многом. Кови повернулась и вышла, расплющив ступней упавший на пол тамариндовый шарик. Теперь она понимала, почему мать ушла от отца. Но как могла мама бросить ее, свою дочь?..
– Ковентина!
Она не обернулась на окрик отца, но при мысли о репутации Коротышки – безжалостного ростовщика, угрожавшего смертью своим должникам, – ее охватила дрожь. Кови открыла дверцы шкафа в своей спальне и выбрала платье. Когда она попыталась застегнуть молнию, пальцы все еще не желали слушаться.
Сначала она собиралась выскользнуть из дома, однако отказалась от этого намерения. Ее исчезновение могло обернуться для отца большой неприятностью. Как и любое слово, сказанное ею невпопад в разговоре с Коротышкой. Она постарается не забывать об этом позже, когда проведет Коротышку Генри в гостиную и он откинется на спинку канапе, стиснув шарик из тамаринда.
– Восхитительно, Ковентина! – Коротышка уставился на ложбинку между ее ключицами, потом его взгляд скользнул ниже, к талии. – Ты превращаешься в настоящую юную леди, к тому же очень красивую.
Ковентина подозревала, что не сможет скрыть выражение, промелькнувшее в тот момент на ее лице, если немедленно не надкусит тамариндовый шарик. Она подумала о матери, которая наверняка не стала бы маскировать свое презрение. Нет, ее мать уперла бы руки в боки и полоснула бы Коротышку таким взглядом, что он встал бы и потащился к двери, как это не раз бывало с папой. Но матери здесь не было. Именно в тот момент, когда Кови очень в ней нуждалась.
Кови вспомнила о ножах, которые Перл хранила в нижнем ящике в кухне; самые большие и острые из них предназначались для разделки мяса и очистки сахарного тростника. Однажды она пожалеет, что не прихватила с собой один из этих ножей.
Цена