Если Берт приводил Элинор в ресторан, она бросала тоскующие взгляды в сторону распашной двери, ведущей в кухонную зону. «Хочу кухню, как эта, – скажет, бывало, она, – с такой же дверью».
Когда они переехали в Калифорнию, там не продавались дома с закрытыми кухнями. Да и в любом случае Берт и Элинор не знали, надолго ли тут задержатся. Но конечно же, и годы спустя они продолжали жить в одноэтажном доме на одну семью на побережье Тихого океана, с кухней открытой планировки, кактусом в человеческий рост за окном спальни и калифорнийскими детьми – мальчиком и девочкой, – научившимися объезжать океанские волны, затмевавшие все то, что видели в юности Берт и Элинор.
К своим пятнадцати годам Бенни почти сравнялась ростом с Бертом, но по-прежнему закидывала руки ему за шею и тянула: «Па-а-апочка», заставляя его фыркать от смеха. Потом с ней начали происходить перемены. По временам на нее нападала угрюмость, и школьные оценки колебались синхронно с ее настроением. И это особенно тревожило, потому что, вообще говоря, чтобы стать лучшей ученицей класса, Бенни достаточно было войти в классную комнату и сесть за стол.
Элинор говорила, что это просто проблемы взросления, но Берт начал волноваться за свою крошку.
День благодарения
2010 год
Берт не понимал того, что говорила Бенни. Или, возможно, понимал, но не мог уяснить, какое это имеет отношение к его дочери. Плохо, что Бенни не вернулась в колледж, плохо, что не могла сосредоточиться на приобретении профессии и получении экономической стабильности. И вообще, что это за чушь с каким-то концептуальным кафе? Но на этот раз даже не кафе разозлило Берта.
Последние годы они с Элинор уговаривали Бенни пригласить домой своего друга на День благодарения, но она ни разу этого не сделала. Бенни жила в Аризоне, в сутках езды на машине. Родители хотели больше узнать о ее друзьях, хотели по-прежнему участвовать в ее жизни. В конечном счете Бенни согласилась привести кого-то на Рождество, но с оговоркой: мол, сначала ей надо кое-что объяснить родителям.
Господи помилуй… Неужели ей действительно нужно было рассказывать все это? Какой реакции от родителей она ожидала? Не из-за этого ли она бросила колледж? Не потому ли хотела запереться в какой-то
Берт, продолживший изучение права в Соединенных Штатах под новым именем, Берт, отрезавший себя от жизни на островах и в Британии, чтобы защитить жену и детей, Берт, учивший свою маленькую девочку ездить на велосипеде, экономить карманные деньги, писать успешные курсовые работы, теперь чувствовал, что его предали. Для чего он трудился все эти годы? Кто эта женщина, которая стоит сейчас перед ним с перекошенным лицом и кричит на него?
Это не та дочь, которую он воспитал. Это человек, пренебрегший возможностями образования, которые он с великим трудом предоставил ей. Она металась от одного занятия к другому, а сейчас не может выбрать, с кем встречаться? Бенни продолжает усложнять свою жизнь, в то время как он всегда пытался все упростить для нее. Девочка, которую он вырастил, должна быть более благодарной. Девочка, которую он вырастил, должна сказать: «Прости, папочка» – и броситься в его объятия.
Повернувшись, Берт вышел из комнаты. Жена выбежала вслед за ним, глаза ее были полны слез. Элинор обняла его сзади и прижалась к нему.
– Берт… – только и сказала она, не в силах больше вымолвить ни слова.
Потом Элинор сделала то, что умела лучше всего. Она просто осталась с ним – стояла за его спиной, не шевелясь и ничего не говоря, чтобы он чувствовал, что она рядом, вот и все. Однажды, давным-давно, они едва не потеряли друг друга навсегда. Они едва не упустили свой шанс создать эту чудесную семью, которая у них теперь была. После этого Элинор никогда не покидала его.
– Просто дай мне минутку, ладно? – сказал он. – Всего минутку. Потом я пойду и поговорю с ней.
Но когда Берт и Элинор вернулись в гостиную, Бенни уже исчезла, а через кухонную дверь входили первые гости, приглашенные на День благодарения. И Берт так и не понял до конца, что произошло в тот день.
Если бы только
Если бы только Берт знал, что через полгода его не станет, то вышел бы из машины. Пересек бы улицу, постучал в зеркальное окно, улыбнулся… Вместо этого он остался на заднем сиденье такси, остановившегося у нью-йоркского ресторана, где работала Бенни, и наблюдал за дочерью через стекло. Ему хотелось поговорить с ней, но что он мог сказать? Прошел год, и его по-прежнему беспокоила ее жизнь. Коснись это кого угодно, но не его собственного ребенка, он оставил бы все как есть. Резюмировал бы: каждому свое, главное – это любовь. Но речь-то идет о его малышке!