Черта

К этому времени сам образ солдата-еврея начал играть самостоятельную и вполне заметную роль в идеологической борьбе вокруг еврейского вопроса. Пожалуй, наиболее известным примером оказалась судьба Иосефа Трумпельдора – солдата, ставшего символом героизма, стойкости и патриотизма участников русско-японской войны. Интересно, что он был сыном кантониста, прослужившего 25 лет в николаевской армии и потому получившего право проживания вне Черты – в Пятигорске и в Ростове-на-Дону. При этом Иосеф стремился к военной службе осознанно, видя в ней свое призвание. Сохранились свидетельства его отчаянной храбрости на полях сражений: не раз он бросался в рукопашную, штыком прокладывая путь во вражеские окопы. В одном из боев, когда японцы завладели полковым знаменем его части, развевавшимся на крепостной стене, Трумпельдор бросился в гущу сражавшихся и, действуя штыком и саблей, настиг японского солдата. В итоге схватки древко осталось у японца, а знамя Иосеф принес в штаб.

Главный свой подвиг он совершил, отказавшись увольняться из армии после тяжелого ранения – потери части руки. На всю страну прозвучали слова, написанные в прошении ефрейтора 7 роты Иосефа Трумпельдора: «У меня осталась одна рука, но эта одна – правая. А потому, желая по-прежнему делить с товарищами боевую жизнь, прошу ходатайства Вашего благородия о выдаче мне шашки и револьвера». В приказе, удовлетворявшем прошение, командир части написал: «Его поступок заслуживает быть вписанным золотыми буквами в историю полка».

Дальнейшая судьба Иосефа не менее удивительна. Она свидетельствует о том, что он сочетал в себе качества образцового солдата с чертами человека, остававшегося в полном смысле евреем и, более того, всеми силами поддерживавшего национальное самосознание в соплеменниках. После капитуляции Порт-Артура, уже в японском плену, Иосеф, в прямом смысле слова не покладая рук, трудился над тем, чтобы сохранить чувство достоинства в своих товарищах, в том числе в евреях, коих в плененном гарнизоне насчитывалось 1739 человек. Стойкость героя поразила японских офицеров, увидевших в нем, вероятно, некое подобие самурайского духа – хотя дух его был, безусловно, еврейским. В лагере Трумпельдор создал две школы (одну – для еврейских солдат), организовал библиотеку, кассу взаимопомощи, ремесленную мастерскую, создал солдатский театр, выпускал газету на идише. Так в условиях плена возрождался целый еврейский мир.

По окончании войны обладатель трех Георгиевских крестов Трумпельдор был принят при дворе и возведен в офицерский чин, став одним из первых офицеров-евреев. До него, еще в эпоху Александра II, того же добился Герцль Цам, дослужившийся за четыре десятилетия до звания капитана, а также два сына барона Гинцбурга, ставшие корнетами.

Подчеркнем: это случаи, когда евреи в армии сохраняли иудейское вероисповедание. Естественно, существовал и путь перехода в православие, при котором все ограничительные барьеры переставали существовать. Выше мы уже говорили о трагедии насильственного крещения малолетних солдат. Для тех же, кто крестился в более взрослом возрасте и осознанно, последствия были совсем иными. Яркий пример тому – судьба Михаила Грулева, написавшего книгу воспоминаний «Записки генерала-еврея» (Париж, 1930), – даже само ее название воспринимается как оксюморон.

Так же, как и Трумпельдор, Михаил осознанно поступил в армию и участвовал в сражениях русско-японской войны, но уже в качестве офицера. Несколькими годами ранее при поступлении в военное училище он получил отказ и после нескольких лет размышлений все же согласился пройти обряд крещения. Книга дает ясное представление о том, какая внутренняя борьба происходила в душе молодого человека. Грулев, в частности, приводит в пример царствующих особ, и в том числе императрицу Александру Федоровну: «Почему обменять своего бога на корону или на великокняжеское положение с точки зрения морали допускается и даже поощряется… а когда голодный человек совершает пустую, с его точки зрения, формальность ради куска хлеба, то это зазорно? …затравленному и гонимому еврею, жаждущему только человеческого существования, такой шаг вменяется в вину…»

Судьба Грулева сложилась благополучно. Он дослужился до должности начальника штаба Брест-Литовской крепости – важнейшего форпоста на западной границе. А позже, написав в эмиграции свою книгу, указал на первой странице, что посвящает ее многострадальному еврейскому народу.