Чертополох и терн. Возрождение веры

Франкфуртская картина с двумя ведьмами вполне могла бы экспонироваться подле черных картин Гойи, а говоря о сладострастных ведьмах, мудрено не сравнить с ними ведьму из «Фауста», заигрывающую с Мефистофелем. Любопытно, что чувственное влечение Гете к античности (что ясно видно по второй, «классической» Вальпургиевой ночи из второй, «античной» части «Фауста») берет свое начало именно в том – немного ироничном, холодно-эротичном взгляде на античную культуру, что мы встречаем у Бальдунга Грина. «Мудрая сивилла», как называет ее Мефистофель, в прошлом не чужда эротических проказ, мы узнаем это из ее воспоминаний, но это – так, на заднем плане истории. Франкфуртская картина сознательно пародирует неоплатонический дискурс – сопоставление Любви Земной и Любви Небесной; здесь, как и у Тициана, представлены две красавицы, чьи стати рифмуются и зеркально отражаются, но явлены лесные создания, иначе толкующие и ту субстанцию, и другую. Это тоже Любовь, но иная, не учтенная неоплатонизмом. Пламя, горящее за ведьмами (а горизонт объят пламенем), и пламя, горящее в тиглях ведьм (почти на каждой картине с ведьмами одна из них держит в руках раскаленную чашу алхимика с языками огня), говорят нам о том, что Бальдунг описывает процесс изготовления волшебного варева, в котором обе субстанции Фичино вплавляются одна в другую. Именно потому, что Бальдунг не исповедует ни религию неоплатонизма, ни доктрину Аристотеля, давно сросшуюся стараниями Августина и Фичино с христианством, он язвительно изобразил греческого философа Аристотеля, которого оседлала лесная ведьма. Формально это изображение Аристотеля и его жены Филис – по преданию, философ был подкаблучником, и жена ездила на нем верхом, вероятно, в переносном смысле – но фактически Бальдунг Грин нарисовал свою шварцвальдскую ведьму верхом на аристотелевском учении.

Для того чтобы это предположение не казалось спекуляцией, переведем взгляд от рисунка с Аристотелем на картину, датированную 1530 г. (Стокгольмский музей), которую называют «Меркурий». На самом деле на картине изображен не римский бог Меркурий, покровитель воровства и торговли, но Гермес Трисмегист – в своем характерном шлеме с крыльями, со своей патриархальной бородой (не присущей Меркурию) и с его знаменитым жезлом, на котором змеи сплетают узор бесконечности.

В образе Гермеса Трисмегиста художник изобразил самого себя, это автопортрет. Так Бальдунг обозначает свою роль в искусстве: подобно Гермесу Трисмегисту, он синтезирует многие знания в единую науку жизни, в общее комплексное вещество, дающее жизненную энергию. Он сплавляет воедино эстетику кватроченто (традицию, перенятую Дюрером), витальную силу Черного леса, германский дух и даже христианскую доктрину – правда, трактованную своеобразно.

Именно потому что он – Гермес Трисмегист, он может одновременно писать Фрайбургский алтарь с Распятием, ведьм Шварцвальда и Венер, которые оказываются ведьмами; все это компоненты единой мистерии.

Стоит осознать Ганса Бальдунга как альтер эго Гермеса Трисмегиста, и его прозвище Грин (зеленый) получает дополнительное прочтение в контексте «Изумрудной скрижали», главного сочинения Трисмегиста.

В знаменитой и столь трудно толкуемой «Ведьме» (1515, Нюрнберг) он рисует нагую красавицу, заигрывающую с драконом. Этот рисунок заслуживает подробного описания. Изображена женщина (ее называют ведьмой, но с равным успехом можно назвать и Афродитой), стоящая над змеем, которому Амур насильно раздвигает пасть. Женщина стоит в позе Венеры Каллипиги, бесстыдно выпятив зад так, что видна ее вагина, из ее влагалища хлещет широкая струя прямо в пасть чудовищу. Толкования множатся: иные считают этот поток мочой, иные менструальной кровью, кто-то говорит об акте орального секса. При всем том в композиции имеется существенная деталь: тело дракона представляет собой портал – его пасть раскрыта, но его хвост образует еще одну пасть – и жидкость, извергнутая женщиной, проходит сквозь тело дракона и вылетает из пасти на его хвосте, а оттуда устремляется в небо. Изображен круговорот, и это круговорот жизненной энергии. Не моча, не менструальная кровь и не сперма; изображен процесс оплодотворения мира: женщина (Венера… ведьма… сивилла…) есть источник жизненной силы, которая питает мир. Данный рисунок – воплощение алхимии Трисмегиста и того, что Бальдунг ждет от ведьм и от Шварцвальда. Ведьмы Бальдунга – не развратницы, они жрицы и делатели, в том смысле, в каком употребляли это слово алхимики.