Чертополох и терн. Возрождение веры

В изображении тел и ветвей Бальдунг сам становится алхимиком. Для изображения сплетения ветвей и морщин тела техника гравюры пригодна едва ли не больше, чем масло. Резец режет медь, точно морщина режет плоть, точно трещина расслаивает дерево. Стихия леса перетекает в стихию народного сознания и воспета с той же страстью, с какой Беллини и Мантенья воспевают античные руины. Лес для германцев – тот же Рим. Ренессанс латинской Европы родился через крещение язычества; антитеза кватроченто явлена германцами через природу лесной алхимической стихии. Рациональное начало (по Бальдунгу – Гермес Трисмегист) сумело сплавить в алхимическом тигле особый продукт: просвещенное знание с природой народного сознания – это и есть Реформация. Краеугольный шеллинговский термин «продуцирование» есть точнейшее описание метода Ганса Бальдунга; и в этом термине содержится немалая доля мистики. Спустя почти триста лет после написания Фрайбургского алтаря, в самом начале XIX в., в период интенсивного самосознания германской культуры, Фридрих Шеллинг вывел классические эстетические формулы и – не связывая свою теорию с именем Бальдунга – фактически обобщил опыт художника. Германская мысль строила универсальную идею блага в связи, но и поверх античного и неоплатонического опыта – на основе собственной мифологии. Шеллинговская «Система трансцендентального идеализма» (1800) и, чуть позже, «Об отношении природы и искусства» развивают ту эстетическую доктрину, что легла, в частности, в основу немецкого романтизма, а высшей своей целью имела создание обновленного принципа единения европейской эстетики. Германское Просвещение приняло миссию итальянского кватроченто. То, чего не осуществил гедонистический неоплатонизм Фичино, те универсальные схемы, которые желал утвердить Пико, то есть основания мировой эстетики и, соответственно, мирового общежития, германские философы Шеллинг и Шлегель (следуя за Гегелем, утилизируя его) пожелали возродить на основе переосмысленного германского мифа. Новалис, великий мечтатель, в 1799 г. пишет волшебную ретрофантазию «Христианский мир или Европа», желая – вслед за итальянскими неоплатониками! – видеть единое европейское универсальное государство, которое объединится на основе возврата к средневековому (!) типу христианства. Фридрих Шеллинг, крупнейший ум века, предлагает обратиться к мифологии (и греческой, и германской), дабы наполнить новой силой христианскую идею. Эту мысль прежде пестовало итальянское Возрождение, но связывало возвращение к мифу с республиканским строем и свободой отдельного человека. Германская философия растворяет отдельное «Я» между объективным и субъективным, творческая деятельность сознательна и бессознательна одновременно. Это утверждение и одновременное отрицание «Я», ощущение зыбкости «Я» лежит в основе германской сатирической новеллы Просвещения, это эстетика большой империи, и в дальнейшем человечество увидит, как такая эстетика может эволюционировать и к чему это может вести. Однако на том, шеллинговском, этапе программа звучит многообещающе. Шеллинг постулирует то, что называет «бесконечность бессознательности» – в обращении к натурфилософии культуры. Согласно Шеллингу, художник (Бальдунг объективно выполнил эту задачу) обращается к бессознательному народному творчеству, в котором содержится неисчерпаемый смысл, и – путем трансляции этой силы – сообщает потенцию телу всемирной культуры. Всемирное единое тело – соединение реального и идеального, природного и культурного; эту, такую германскую, абсолютно шеллинговскую идею – выразил яснее других Бальдунг Грин. Германское Просвещение, этот второй европейский Ренессанс, пожелавшее заново выстроить связь с мифом и античностью германское Просвещение, давшее продуманную эстетику, как это ни парадоксально, не подарило миру великого живописца, конгениального эстетике Шеллинга и масштабу Гегеля. Тот, неоплатонический Ренессанс дал Микеланджело и Мантенью рядом с Фичино и Пико – а какого мастера вдохновила эстетика Шеллинга?

И ответ на этот столь часто возникающий вопрос прозвучит странно – первым художником германского Просвещения был Бальдунг Грин. Если Дюрер еще продолжает традицию итальянского Ренессанса, то Бальдунг Грин уже обозначает радикальное отличие германского Ренессанса от итальянского. То, что впоследствии германское Просвещение усилит эту тенденцию, то, что идея Мирового духа и концепция единого Мирового тела культуры Просвещения разовьет Ренессанс до категориальной философии; то, что в XX в. идея национального мифа эволюционировала в проект всемирной тотальной империи, основанной на мифологии, вряд ли можно вменить Бальдунгу в вину или поставить в заслугу – но последовательное рассуждение выстраивает эту связь. Ведьмы Шварцвальда в эстетике Бальдунга означают сопротивление ренессансному канону, в эстетике Шеллинга они же символизируют проект новой общеевропейской эстетики, в концепции Третьего рейха мистическая эзотерика выполняет роль фильтра, отсеивающего инородцев. И природа этих явлений одна и та же.

8