Чертополох и терн. Возрождение веры

Замкнутая комната, убитый рыцарь, гордо стоящий конь, женщина, просунувшая в окно руку со светом… И вдруг сознаешь, что эта картина тебе знакома: в этом произведении в руке у ведьмы факел, на другой картине изображена лампа в руке женщины. На гравюре Бальдунга нарисован гордый конь, на другой картине – триумфальный бык. Ведь это «Герника» Пикассо.

Убитый матадор Пикассо на картине «Герника» в такой же степени автопортрет, что и автопортрет, созданный Бальдунгом. Пикассо всегда ассоциировал себя с тореро и свою миссию художника видел в схватке с угрюмой силой природы. Поверженный победитель быков, темной природной силы, и поверженный укротитель диких лошадей – разумеется, «Герника» опиралась и на «Околдованного конюха». Пикассо нарисовал проигранную корриду, в которой матадор пал; Бальдунг нарисовал укротителя лошадей, уснувшего мертвым сном.

В гравюре «Околдованный конюх», в распростертой фигуре конюха, художник тоже нарисовал самого себя – на стене подле окна с ведьмой изображен герб семьи художника: семья Бальдунга фон Левена имела герб с единорогом на красном поле; яснее сказать, что перед нами автопортрет, нельзя.

В обоих случаях (в «Гернике» и «Околдованном конюхе») важно понять, кто приносит свет в комнату? Что этот свет значит в лесу Бальдунга? И кто его дикие лошади?

В серии гравюр с дикими лошадьми на первый взгляд нет очевидного сюжета. Гордые кони, взбешенные кони, дерущиеся кони – порой этот образ трактуют как аллегорию похоти, а гравюры – как осуждение сладострастия. Однако сладострастие и похоть Бальдунг Грин не рисовал вовсе; выше говорилось о том, что его эротизм иного свойства. Монументальность конских тел, мощь ракурсов мешают признать в персонажах греховные создания; если и грех, то не сладострастия – скорее, гордыни. Похоть – чувство, вызванное ленью и душевной вялостью, но страсть, которую изображает Бальдунг в своих лошадях, поднимает в душе созидательную мощь. Усмотреть в этих неподвластных узде созданиях «гнев и гордыню» возможно, но этим толкования не исчерпываются; гнев и гордыня этих коней – не приобретенные грехи, но онтологические свойства. Бальдунгом нарисован порыв к свободе, присущий живому существу, и мы не ошибемся, если проследим генезис «Бега свободных лошадей» Теодора Жерико прямо от диких лошадей Бальдунга Грина. Идея революции и республики в сознании парижского мастера Жерико связана с образом свободных от узды лошадей (ср. Высоцкий: «я согласен бегать в табуне, но не под седлом и без узды»). Одна из картин так и называется: «Бег свободных лошадей в Риме» – парижанин рисовал пьяных от своей вольности лошадей. Страстные, мощные, летящие фигуры лошадей Жерико распластались в воздухе (картина «Дерби»); определить этот полет как выражение гордыни возможно. Но не гордыня здесь доминирует – это гордая страсть освобождения. Ту же гордую страсть, которую Жерико передал в последнем усилии умирающих на плоту «Медузы», французский мастер воплотил в «Беге свободных лошадей». Свободные лошади Жерико – гимн республиканскому правлению, но прийти к этому выводу нам позволяет анализ гравюр Бальдунга Грина. Рассмотренные внутри творчества мастера из Страсбурга и в связи с работами его окружения, дикие лошади Грина становятся символом народной стихии бунта. Как и Гойю, изменившегося в период Наполеоновских войн, художника из Страсбурга Бальдунга Грина потрясла крестьянская война; рейхлиновский спор завершился Реформацией и крестьянской войной. Табун вольных лесных скакунов – это портрет крестьянской общины, спорящей, драчливой и своенравной, но прежде всего свободной. Это, конечно же, и портреты вольных городов Германии, но в большей степени табун лошадей – это образ крестьянского схода, деревенского совета, народного «рата».

Лошадь – существо еще более униженное, чем сам крестьянин; униженное тяжелым ежедневным трудом. И одновременно мифологическая ипостась коня, явленная в персонажах языческих верований: келпи, агиски, кьярд, кобылиц Диомеда из греческой мифологии и т. п., предстает неукротимой силой, мстящей за унижение лошади в быту. Конь северных мифов не признает узды, он вершит свой суд над былыми конюхами. Таков, по сути, народ – постоянно униженный, но однажды ставший грозной стихией. Бальдунг нарисовал мифологическую ипостась коней, то есть нарисовал воплощение народного гнева. Стилистически рисунок Бальдунга в этих гравюрах восходит к Поллайоло: сохранились рисунки Дюрера с гравюр Поллайоло и Мантеньи, их изучал в нюрнбергской мастерской и Бальдунг. Гравюры Бальдунга с дерущимися лошадьми по пафосу и исполнению напоминают гравюру Поллайоло «Битва десяти обнаженных», где изображены голые люди, дерущиеся в лесу. В работе Поллайоло есть животное начало, передающее азарт боя: воины обнажены, но вооружены мечами, нагие воины словно дикие звери в чаще. Так Бальдунг и рисовал мускулистых скакунов: физиологическая страсть выражает себя через схватку, но это порыв к природной воле. Поллайоло, скорее всего, изображал агрессию общества.