Чертова дюжина

— Вот зараза! — Гена в сердцах трахнул линейкой по спинке стула. Сломалась… линейка. — Да и ты хорош! — бушевал рыжий. — Какого лешего поперся в кабак, не предупредив?

— Ладно, успокойся… Фортуна изменчива — вчера и так весь день везло. И все живы остались…

— Здорово он ее?

— Ирину? Отключил одним ударом на полчаса. Знает, сволочь, как это делается!

— Подготовленный кадр.

— Во-во! Она и понять ничего не успела: ждала в подъезде, вошел гражданин с колпаком на голове и врезал… А вообще, Гена, женщины — народ странный: больше всего ревела над испорченным платьем, порвавшимся при падении!

— Непредсказуемые… — согласился Левин. — Где же он вас срисовал?

— Возле дома Ирины, конечно! Потерять-то меня потерял при переезде из больницы в больницу, да прикинул: появится Костя у подружки непременно — ждал, одним словом.

— А нынче ты «хвост» не заметил?

— Нет. Но велел Ире на всякий случай дверь никому не открывать.

Гена подошел к окну, выходившему на сквер перед зданием управления, и внимательно осмотрелся.

— Так ничего не получится, — пробормотал он.

В кабинет заглянул сотрудник и доложил:

— Соловьев звонит. Зацепились они там — в Доме малютки.

— Кто? — оживился Гена.

— Николай Иванович Беломоров.

— Ошибки нет?

— В те дни единственное поступление.

Глаза рыжего радостно вспыхнули.

— Куда ниточка тянется?

— В первый городской детский дом.

— Едем! — крикнул Левин, хватая меня за рукав.

* * *

Заведующую звали Клавдией Семеновной. Она призналась, что давно пора уходить на пенсию, но не хватает мужества оставить работу, которой отдана вся жизнь целиком.

— Подарки моих детей! — с гордостью сообщила женщина, указывая на сотни рукотворных сувениров и поделок, заполнявших небольшой кабинет.

Чеканки, акварели, макраме висели на стенах от пола до потолка. Глиняные фигурки зверей, мягкие игрушки, модели машин и самолетов стояли на книжном шкафу, тумбочке, письменном столе — везде, где имелось подходящее место. Выполненные с разной степенью мастерства вещи были одинаково дороги заведующей — их регулярно очищали от пыли.

Мы с Левиным на несколько минут забыли обо всем на свете, увлеченно рассматривая реликвии.

— Домашняя коллекция в два раза больше, — призналась Клавдия Семеновна, довольная произведенным впечатлением.

— Обалдеть! — восхищенно воскликнул Гена. — И вы помните, кто дарил?

— Каждого, — мягко произнесла женщина и печально улыбнулась. — Но вас, полагаю, привела к нам беда…

— Увы, — подтвердил я.

— Мы стараемся воспитывать добрых людей. К сожалению, в жизни всякое случается…

— Часто?

— Очень редко — к нашей чести, — с достоинством проговорила Клавдия Семеновна.

— Николай Беломоров относится к меньшинству? — спросил Левин.

Она вздрогнула и нахмурилась. Затем провела ладонью по гладким седым волосам, собранным на затылке в строгий узел, и сказала:

— Бедный ребенок… Что с ним?

— Подозревается по крайней мере в трех убийствах, — выложил карты Гена.

Клавдия Семеновна прикрыла глаза, а лицо на мгновение омрачила тень — отражение душевной боли.

— Он рос замкнутым и нервным. Держался обособленно. Читать выучился рано и забивался с книгой в укромный уголок нашего сада… С возрастом увлекся историческими романами — перечитал, наверное, все, которые есть в библиотеке. А с любимым «Айвенго» не расставался, храня томик у себя под подушкой.

Левин больно ткнул меня локтем под ребра.

— …Смастерил лук и выучился метко стрелять, чем очень гордился.

Одновременно со вторым тычком, Гена спросил:

— На кого охотился?

— Охотился? — подняла брови Клавдия Семеновна и чуть растерянно ответила: — Ни на кого… Просто рисовал мишень на листе бумаги и тренировался.

— То есть признаков жестокости вы не замечали? — решил уточнить я.

— В этом — нет, однако иногда… — она запнулась. — В любом ребячьем коллективе выдвигаются лидеры. В школе — внутри класса, у нас же такое происходит в масштабе всего дома. Главенствующие позиции, естественно, захватывают парни постарше. Мы стараемся контролировать процесс, придавать ему характер шефства старших над младщими, хотя порой уследить трудно…

— Беломоров претендовал на лидерство? — задал вопрос Гена.

— Напротив… Держался подчеркнуто независимо, чем раздражал многих. Однажды, когда ему исполнилось десять, двое четырнадцатилетних, ходивших, так сказать, в когорте вожаков, решили проучить мальчика за неповиновение по какому-то ерундовому поводу. Они поколотили его и привязали голого к крану в душевой для девочек аккурат в банный день. Представляете пережитое унижение? С Николаем случилась настоящая истерика — тяжелый припадок! А потом… Спустя месяц оба обидчика пропали!

— Пропали?! — не поверил Левин и привстал со стула, подавшись к рассказчице.

— Их обнаружили через день в лесу: обнаженных и привязанных друг напротив друга к стволам деревьев. Ребята пребывали в полуобморочном состоянии, жутко искусанные насекомыми. Трое суток отлеживались в медицинском изоляторе!

— Беломоров! — с болезненным удовлетворением констатировал Гена.

Его локоть в третий раз въехал мне в бок, но теперь я ответил тем же. Впрочем, рыжий даже не заметил — преимущество упитанных особ.