Он поглядел на меня с каким-то новым выражением: недоверия или… — трудно понять.
— Верно соображаете, молодой человек. Шкуры отсутствовали, зато провизии хватало с избытком.
— Расследование проводили?
— Не смешите меня! Милиции бы только честных бизнесменов в мошенников переделывать, а не ловить уб…
Он поперхнулся и замолк.
— И вы с этим жили?
— Слушайте, какое мне дело до Робин Гуда и ваших земляков? Какое дело было до них всему поселку?! Кому интересны мои умозаключения!!! Своих забот хватало…
Лев Рувимович сердито-обиженно засопел длинным носом.
— Вы дали мне в руки мину замедленного действия. А если я найду тех ребят и освежу их память?
— И заодно доведите до сведения, что они… — Рубинштейн вновь осекся.
— Ну-ну, договаривайте!
— Некоторые обстоятельства заставляют меня думать, что Роберт жил на зимовье не один.
— С кем?! — крикнул я.
Экс-заготовитель удивленно повел бровями.
— Какой вы чуткий — принимаете все близко к сердцу! Или я не прав?
— Мировой детектив! Никогда не читал ничего подобного! Женщина?
— А я знаю? Ходили разговоры… Он же никого близко к зимовью не подпускал. — И добавил: — При жизни… Но лежанок-то в домике было две. И обе с бельем.
Я тупо смотрел в потолок.
— Пойду, пожалуй, в туалет…
Дежурная медсестра без лишних вопросов позволила позвонить из комнаты врачей.
Левина долго искали по кабинетам, но все же нашли. Новость не привела его в состояние шока, ибо он уже в нем пребывал: Геля и Митрич вторые сутки лопатили архив областной газеты и абсолютно точно установили, что в мае восемьдесят шестого Перевертышев вместе с корреспондентом Раевским побывали в служебной командировке в злополучном поселке. Через два месяца после посещения его Замятиным и Слепцовым!
К требованию забрать меня из больницы не позднее завтрашнего утра Гена отнесся с пониманием…
— Надо же, как долго… Наверное, проблемы? — поддел дружески Лев Рувимович.
— А?.. Есть немного…
— Хороший вы мальчик, Костя, но сыщик неважный.
Смеялся он беззвучно, сотрясаясь щуплым телом и придерживая руками подвешенную ногу.
Следует ли уточнять, что я потерял дар речи?
— Вы допустили ошибку: в книге, якобы взятой в библиотеке, нет маленькой детали… — Он потянулся к своей тумбочке, достал оттуда томик Чехова и показал титульный лист с казенным штемпелем. — Извините, что полюбопытствовал — прятали бы подальше.
Выстрел в десятку — что уж говорить!
— Впрочем, я — старый лис. Первое подозрение возникло в связи с названием города. Вы в самом деле там живете?
Я подавленно кивнул.
— Потом — пушнина, потом — Робин Гуд… Собственно, я догадался, кто передо мной, а книга подтвердила правильность выводов. Совпадений не бывает, так?
— И вы мне рассказали?! Хотя, говорят, не перевариваете милиционеров…
— Верно, — сказал он серьезно. — Но и в правилах бывают исключения. В данном случае, я бы не стал таиться, явись вы при погонах — в открытую!
— Почему?
— У дедушки Левы никогда не будет внуков… Его сына-студента убили в Ленинграде… Ваш ровесник, между прочим… Милиция не нашла преступников… Из-за этого я ее не люблю, а не за свою «девяносто третью прим».
— До сих пор вы молчали!
— Меня никто не спрашивал, — парировал Рубинштейн.
До самого утра он не проронил больше ни слова. Лишь на прощание, жмурясь от бьющих в окно солнечных лучей нового дня, попросил:
— Не сочтите за труд потом сообщить: прав я или нет.
Я пообещал.
Мы обедали втроем за ажурным столиком летнего кафе. Рядом неспокойно плескалась Двина. Было пасмурно, но тепло. Чайки пикировали на подымающуюся к поверхности воды рыбу и с победными криками взмывали вверх, демонстрируя добычу… Какое счастье снова очутиться на воле! Обрести свободу передвижения и вдыхать не запах лекарств, а нормальный городской воздух с примесью пыли, автомобильных выхлопов и прочей дряни — такой родной и привычный.
При ходьбе спина побаливала, но сидеть вот так — одно удовольствие.
По молчаливому взаимному согласию под окрошку и рыбное жаркое мы воздержались от обсуждения служебных вопросов. С подачи Гели, посетившей, как выяснилось, десяток здешних магазинов, разговор вертелся вокруг проблем снабжения архангелогородцев продовольственными и промышленными товарами.
Сысоева мало трогали особенности местных рыночных отношений и разница в ценах — он равнодушно пережевывал пищу, занятый собственными мыслями. Поэтому говорила в основном Геля, а я разыгрывал живой интерес, хотя тема, признаться, и меня заботила не больше, чем Митрича: просто нравилось смотреть на девушку и болтать о пустяках — соскучился, наверное…
Пришла очередь мороженого, и Сысоев не выдержал.
— Ничего не получается! — пожаловался он, роняя кусок пломбира с кончика ложки.
— Руками попробуй, — откликнулся я дельным советом.
Майор пропустил грубоватую «подначку» мимо ушей и с досадой заметил:
— Концы с концами не сходятся…
— Ты о чем? — спросила Геля.
В мое отсутствие они так «притерлись», что даже перешли на «ты».