— Как я понимаю, расстояние от поселка до зимовья приличное, — сказала Геля. — Неужели измученный дорогой и пережитым подросток-одиночка не привлек внимания кого-нибудь из жителей? Почему не обратился за помощью? И как выбрался затем из поселка?
— Навыки охотника пригодились, — живо откликнулся Гена. — Осторожность, умение маскироваться и все такое прочее. Не уверен, рассказывал ли Степанов сыну всю историю своей жизни, но что-то несомненно открыл. — надо же было как-то оправдывать причины их вынужденного одиночества в тундре! Поэтому парень побоялся поднимать шум и предпочел тихо убраться оттуда.
— Как? — напомнила девушка.
— На вертолете — иного способа достичь Большой земли там нет.
— На вертолете?! — усомнился Сысоев. — Легко сказать…
Левин пожал плечами: хочешь — верь, хочешь — не верь.
— Одного боюсь: придуманная вами красивая версия практически не подтверждается фактами, — не сдавался майор. — Не завела бы она в тупик, дорогие мои!
— Ты продолжаешь верить в происки Перевертышева? — спросил я. — Или есть какие-то иные варианты?
Сысоев не выдержал устремленных на него взглядов трех пар глаз, отвернулся к окну и глухо проговорил:
— Не знаю… Во всяком случае, мне пора возвращаться домой — хорошего помаленьку.
Мы поняли его и не осудили. Здесь пульс расследования замедлился: впереди предстояла рутинная работа — долгая и с туманными перспективами. Там, дома, помимо проблем с этим делом, у отделения Митрича хватало других забот — новые насильственные преступления, пусть и не такие серьезные, валились на головы его сотрудников ежедневно. Их тоже надо раскрывать!
— Ближайший поезд через два часа, — сообщил Левин.
— Угу…
В комнате воцарилось неловкое молчание.
— Ой! — Гена звонко хлопнул себя ладошкой по лбу. — Забыл совсем! Звонили по «междугородке» — ждут связи! — Он оторвал листок от перекидного календаря и протянул Сысоеву. Тот пробежал глазами запись и передал бумажку мне.
— Никодимыч! — обрадовался я, увидев номер родного агентства.
Дозвониться удалось на удивление быстро. Как и полагается настоящим мужчинам, умело скрывающим природную сентиментальность, мы свели нежности к скупым вопросам о здоровье. Щадя милицейскую казну, мы коротко обменялись новостями. У шефа их было меньше: Романа не нашли, трупов не прибавилось, одноклассника, который навел Алика на Ларису, пока не вычислили…
— Повтори фамилию, — потребовал Никодимыч, когда я заговорил о подруге Степанова.
— Масленникова Ольга.
Шеф сопел в трубку, я затаил дыхание и ждал, предвкушая сюрприз.
— Все верно! — провозгласил шеф торжественно. — Некая Масленникова Ольга Валентиновна училась со всей компанией в одном классе!
— А-а-а?! — Мой вопль получился сродни крику солдата, раненного в живот разрывной пулей. Митрич, Левин и Геля повскакивали со стульев, ошалело тараща глаза. — Где она?
— Не ори — перепонки лопнут! — возмутился Никодимыч. — Ольга умерла в начале восемьдесят третьего года.
— Умерла?!
— Самоубийство. Повесилась у себя дома.
Сысоев выхватил трубку, нахально оттолкнул меня в сторону. Я пролетел два метра и занял место в партере на подвернувшемся под ноги стуле.
— Привет! Где она жила? На Вологодской? Точно?.. Так… Так… Так! Помню! Мы перезвоним…
Неслыханная наглость: вмешиваться в служебный разговор представителей другого ведомства и самочинно его обрывать! Мент есть мент!! Однако последующий монолог майора снял с него часть вины — в моих глазах, по крайней мере:
— Женщина жила одна. В милицию обратились из магазина, где она работала продавцом: третий день, мол, ни слуху — ни духу. Поспрашивали соседей — и они женщину не видели. Короче, взломали дверь и обнаружили пропавшую в петле… Я тогда опером был на другой зоне, но весь отдел подняли по тревоге: думали, что убийство — тело умершей покрывали синяки и ссадины. Выяснили, что дама вела, так сказать, антиобщественный образ жизни: пьянки, мужики, скандалы.
Соседи вспомнили очередного гостя, навещавшего ее накануне исчезновения — за пару дней. Визит вылился в ссору. Правда, обошлось без криков и разрушения мебели, поэтому милицию жильцы дома вызывать не стали. А на следующий день мужчина исчез. Хозяйку видели мельком: непривычно тихую и словно не в себе. Затем из квартиры вообще перестали выходить… Розыски гостя так и не успели начать, потому что судебные медики сделали вскрытие и абсолютно категорично заявили: повесилась сама, а телесные повреждения получены за несколько дней до смерти. Следователь рассудил: свела счеты с жизнью на личной почве. Дело, естественно, закрыли…
— Где ты раньше был? — с упреком высказалась Геля.
— Не могу же я помнить фамилии всех самоубийц — их вон три-пять за каждые сутки!
Прав он, конечно… И случай этот запомнил лишь из-за первоначального предположения о насильственном характере смерти женщины.
Телефонный аппарат разразился длинными трелями. Левин взял трубку, послушал и молча подал мне.
— Какого черта! — воскликнул Никодимыч.
Качество связи теперь ухудшилось — голос доносился будто бы из Китая.
— Сысоева спроси, — посоветовал я.
— Так что у вас там с Масленниковой? — спросил меня шеф.