Я разъяснил.
— Если приезжал Альберт и самоубийство — следствие их общения, то снимается два вопроса, — подытожил он.
— Первый — кто подсказал координаты Ларисы, — согласился я. — А второй?
— О ребенке, — ответил шеф. — Ольга сболтнула Альберту — реакцию того не трудно представить.
— Да, возможно именно это обстоятельство и спасло ее от расправы — благородный отец пощадил мать, подарившую ему сына, — позволил себе сыронизировать я.
— Напрасно насмехаешься! Самому пропащему из нас ничто человеческое не чуждо. И сына-то он отыскал — разве не доказательство?
— Того же и нам желаю: найти и поскорей.
— Так ищи! — предложил Никодимыч. — Ниточка там — у вас!
Святая простота — где?!
— Подумай, — нажал шеф. — Мне отсюда хуже видно!
— Кстати, Митрич сегодня выезжает.
— Пусть Гелю захватит.
— Зачем?
— Батьку ее в больницу собираются класть…
Никодимыч помялся и добавил:
— Ничего страшного, но… Кроме дочери у него никого нет.
— Передать ей трубку?
— Не надо… Сам скажи — поласковей…
Гонца, принесшего плохую весть, в старину убивали. Геля воспитывалась в иные времена. Выслушав неприятное известие, она расстроилась и всерьез озаботилась.
— До отхода поезда — всего ничего! Давай собираться, — обратилась девушка к Сысоеву.
В глазах майора на секунду возникло радостно-счастливое выражение. Это мне не понравилось: неуместное — полбеды. Хуже, что в совокупности с другими мелкими штришками оно наводило на вполне определенные и неприятные для меня выводы.
В гостинице, куда нас подвез любезный Левин, открылась деталь и того хлеще: вещи Гели хранились в одноместном номере Митрича!
— Заботливый у тебя сопровождающий, — шепнул я девушке, улучив момент, чтобы не слышал Сысоев.
— Внимательный не в пример некоторым, — парировала та. — Мне достался двухместный, а соседка не внушала доверия.
— Кому?
— Мне! — рассердилась Геля. — Чего тебя разбирает, а?
На самом деле — чего? Давно пора привыкнуть к аксиоме: жизнь — штука непредсказуемая… И нам ли — крутым парням — грустить!
По дороге на вокзал Левин утешал коллегу-сыщика:
— Не волнуйся, старик, мы сделаем все возможное! Будем искать летчиков, которые в те времена работали на той рейсовой линии…
— Прибавь челночные полеты и одиночные переброски грузов, — мрачно вставил Сысоев.
— Адский труд! — согласился рыжий.
— Лучше поднять старое уголовное дело по разбою и найти адрес Масленниковой в Соломбале, — заметил я. — Если бы раньше подсуетились…
— Кто же думал? — отозвался Левин. — Прямой интерес к Ольге возник из-за ребенка…
— Да, — поддержала Геля. — Подружек хорошо бы отыскать.
— Отыщем! — самонадеянно провозгласил Гена.
Мне бы его оптимизм… Хотя я уже понял, что имел в виду шеф, намекая на имеющуюся у нас ниточку. Если наши оценки поступков Степанова достаточно точны, то оставленный в младенчестве матерью ребенок был подобран отцом после побега из тюрьмы. А это означает, что мальчик находился где-то неподалеку от Архангельска. Нужна только маленькая подсказка, чтобы вычислить это место…
Мы с Левиным сдали отъезжающих проводнице и, не дожидаясь отправления, смылись.
— Как твоя спина? — поинтересовался Гена, будто бы между прочим.
— Сносно.
— Может, у меня поживешь? — Он пригнул голову к рулю и через лобовое стекло окинул взглядом снизу вверх здание гостиницы для моряков, возле крыльца которой притормозил минуту назад.
— Опасаешься за мою безопасность? Не боись: я осторожный…
— Вдруг «джинсовый» крестник снова на хвост сядет?
— Тайный переезд в другую больницу сбил бедолагу со следа. О перемене гостиницы он также не знает. Да и ваша служба наружного наблюдения таскается за мной с самого утра — непременно уже бы заметили конкурента.
— Засек?! — удивился и одновременно огорчился Левин.
— Нет, — успокоил я. — Интуиция подсказывает. Странно, если бы вы не воспользовались возможностью половить рыбку на живца!
— Честно говоря, переживал, что неправильно поймешь, — воспрял духом рыжий. Затем он передал мне ключи от номера с брелоком в виде якоря и упреждающе добавил: — Пятый этаж. К администратору не ходи — фамилии твоей в картотеке нет.
— А вещи?
— Обижаешь! — улыбнулся Гена. — До завтра!
Я вышел и прощально махнул рукой вслед умчавшемуся «жигуленку».
Под влиянием демократизации общества в гостинице ликвидировали приставучих и вредных дежурных на этажах, и я свободно поднялся в свою новую обитель.
Комната выглядела чистой и опрятной. Кровать, тумбочка, телевизор, душ и туалет — полный комфорт. И телефон в придачу. Синяя дорожная сумка стояла на журнальном столике.
Я достал туалетные принадлежности и залез в душ. Вечер грозил пройти бесцветно и впустую.
Еще на вокзале Левин сослался на близящийся конец рабочего дня в учреждениях и решил начать поиски в служебном архиве, в аэропорту и в детских домах утром, обещая выпросить у начальства максимальное количество помощников. Что ж, им тут виднее… От него же узнал, что Федин, похоронив жену, вернулся в больницу: не столько долеживать и лечиться, сколько, я думаю, старику не хотелось маяться в одиночестве в пустой квартире, где случилась беда.