Чертова дюжина

— Допустим, что Робин Гуд и Степанов — одно лицо. Сбежав из тюрьмы, он подается в глушь — понятно. По стечению обстоятельств на него натыкаются земляки. Допустим опять же, что друзья не сразу признали одноклассника: жизнь Альберта потрепала, к тому же — лохматые волосы и борода… Но он-то не мог не признать бывших приятелей!

— Не мог, — согласились мы.

— Значит, узнал и все равно уступил уговорам вместе поохотиться — продолжал майор. — Зачем? Задумал поквитаться?

— Условия подходящие, — поддержала Геля.

— Хорошо. Предположим — гости вовремя сумели раскусить Роберта и, сориентировавшись, нанесли удар первыми. Труп надежно спрятали…

— Спустили под лед, например, — вставила девушка.

— Да! Затем вернулись в поселок и улетели на Большую землю. Вот почему Слепцов был уверен, что на мостике в сквере Замятина порешил из лука не Степанов-покойничек.

— Так какие же концы не сходятся? — выразил недоумение я.

— Как о событиях на зимовье узнал Перевертышев? Он приезжал в поселок — верно, но прошло лишь два месяца, и охотника в то время еще никто не хватился!

Ясно, что мучает Сысоева. Вопрос, действительно, интересный! Из трех-четырех других, заботивших лично меня, он выглядел не самым важным. Майор же, судя по всему, придерживался иной точки зрения.

— Вы с Геной хорошо тряхнули Раевского? — спросил я.

Утром, пока Геля забирала меня из больницы, — майор на пару с рыжим Левиным навещали журналиста, с которым Роман ездил в поселок. Подробно о состоявшейся беседе Митрич не распространялся, ограничившись скупым: «Ничего путного!», когда встретил нас перед обедом в заранее назначенном месте — у драматического театра. Теперь мне захотелось узнать содержание разговора подробнее.

— Ерунда, — отмахнулся Сысоев. — Вечером прибыли, переночевали, в первой половине следующего дня встретились с геологами, записали, сфотографировали и привет! Все! Ни о каком Робин Гуде Раевский слыхом не слыхивал, а Роман от журналиста никуда не отлучался…

— Тогда остается одно, — высказалась Геля. — Кто-то из двух друзей сам проболтался Перевертышеву.

— И дал повод к шантажу, — скептически продолжил майор.

— Ну и что? Роман воспользовался нечаянным признанием, начал тянуть деньги из приятелей, тем надоело платить — восстали. Тогда Перевертышев прикончил Сергея в назидание Слепцову и…

— …тот терпеливо ждал очереди и загодя заказал себе гроб! — перебил Митрич.

Геля смутилась, сознавая шаткость выдвинутой версии.

— Давайте посмотрим под другим углом, — предложил я, отодвигая опустевшую вазочку из-под мороженого. — Что кроме подпольной фотолаборатории с дорогим оборудованием заставляет думать, будто Перевертышев занимался шантажом? Ничего! Напротив, обстоятельства поездки в поселок исключают такую возможность: Роман не знал о Робин Гуде и о похождениях школьных товарищей. Он вообще не ведал о самом факте их пребывания в этих краях.

— Работая в газете, Перевертышев мог слышать что-то о побеге смертника: фамилию, имя… — робко проговорила Геля.

— Вряд ли… Два года минуло — раз, короткий стаж — два! Да и прибавим пущенный властями слух о смерти беглеца при задержании… Знай Роман о Степанове, он не преминул бы открыться приятелям и, уж абсолютно точно, выложил бы все нам, когда произошли убийства — какой смысл скрывать? Уверен: он ничего не знал о судьбе Алика и совершенно искренне запаниковал, убежденный — после гибели Слепцова окончательно — в происках вернувшегося из юности мстителя. Других врагов адекватного масштаба фотограф за всю свою жизнь не нажил.

— Складно, — согласился Сысоев, почесывая макушку. — И где тогда, по-твоему, находится Перевертышев?

— Повторюсь: на том свете!

— У тебя есть кандидат на роль убийцы? — спросила Геля.

— Есть! Человек, живший вместе с Робин Гудом на зимовье…

— Ты серьезно?! — не поверил Митрич, нервно дернул рукой и выронил чайную ложку. Она со звоном упала на каменные плиты, устилавшие террасу кафе.

— Веришь в сказки заготовителя мехов? Блажь! — твердо заявила моя коллега.

— Как хотите…

Я скорчил из себя обиженного и гордо отвернулся, сосредоточив внимание на проплывающем мимо сейнере.

— Эй! — Геля потрогала пальчиком мой локоть. — Кто же он?

Я отодвинулся вместе со стулом.

— Прямо — непонятый гений! — усмехнулся майор.

— Говори, Костя! — потребовала девушка.

С детства помню: женщинам следует уступать место в автобусе…

— Ладно, — смилостивился я. — Порассуждаем. Вариант сожительницы отпадает.

— Почему? — оживилась Геля.

— Памятуя Федина: общества Алика женщины долго не выдерживали. Чтобы мстить убийцам, подруга должна была любить Степанова до беспамятства. Во-вторых, ее нынешний возраст — от тридцати пяти до сорока с гаком — ставит под сомнение прыжки с балкона на балкон на высоте четырнадцатого этажа. Вторая кровать на зимовье — также аргумент…

— Ну-ну, — с иронией пробормотал Сысоев.