Чертова дюжина

— Следующий вариант — друг — более вероятен. Какой-то субъект аналогичным образом скрывается от закона — вдвоем веселее. Но и здесь возникают существенные «против»: что же такое совершил он, раз не смел показываться в поселке, предоставив замазанному по уши в крови собрату рисковать в одиночку? Почему загорелся жаждой мести почти через десять лет?! Наконец, где он был, когда Замятин и Слепцов расправлялись с Робертом? Рядом? Гости не посмели бы действовать при свидетеле или прикончили бы и его тоже.

— Так! — майор напрягся и заметно подался ко мне — кажется, сообразил.

— Другое дело — не мог вмешаться по объективным причинам и таился поблизости, наблюдая за расправой со сжатыми кулаками.

— Ребеночек?! — вскочил Сысоев.

— Конечно! Представьте картину: отец ото всех скрывает существование дитя — к зимовью никого близко не подпускает. На случай неожиданных гостей ребенок предупрежден: прятаться в кустах и носа не показывать. И вот Степанов возвращается не один. Через какое-то время вспыхивает конфликт, заканчивающийся смертью Робин Гуда. Перепуганный человечек в отчаянии, но боится обнаружить себя — работает инстинкт самосохранения. Однако убийц он запомнил хорошо…

— Подожди! — не выдержала Геля. — Откуда на зимовье взялся ребенок?

— На воле Алик находился в общей сложности весьма недолго. Мы знаем одну женщину, с которой у него сложились более-менее длительные отношения: Ольгу Масленникову — официантку. Они продолжались около года — в семьдесят первом Степанов вновь сел. Если ребенок ее — к тому и склоняюсь — то в восемьдесят пятом ему исполнилось тринадцать или четырнадцать лет. Возраст достаточный, чтобы начать разбираться в жизни.

— Стоп! — скомандовал майор. — Как он дитя-то у Масленниковой заполучил? Федин же говорил: уехала та из города. Алик не знал — куда! И о ребенке журналисту не заикался!

— Н-да, сложный вопросик, — согласился я. — Ольга могла забеременеть перед самым арестом сожителя — он элементарно пребывал в неведении. Переехала на новое место, родила, а отец узнал о наследнике значительно позже — после побега!

— То есть? — не поняла Геля.

— Алик смылся из тюрьмы, но на зимовье объявился не сразу. Сравните сроки побега и появления в поселке — пара-тройка месяцев вылетает. Где был? Что делал? Вдруг он случайно наткнулся в своих скитаниях на Масленникову?

— Теоретически, — сказал Митрич. — Практически же…

Всем видом он выражал сомнение.

— И ты утверждаешь, что Ольга отдала ребенка?! — ахнула наша дама. — Бред!

— Добровольно — нет, но если Алик использовал силу или обман…

— Фантастика! — возразил Сысоев. — Если ребенок тринадцать лет прожил с матерью…

— Если — с матерью! — выделил я. — Существуют, не забывайте, интернаты и детские дома. Алику с его богатым воображением и хитростью не представляло труда заморочить голову подростку и склонить к побегу.

— Сумасшествие! — воскликнула Геля, сжимая пальцами виски.

— Костя, — вкрадчивым голосом обратился Сысоев, — с некоторых пор я уважаю твою интуицию — лично имел счастье убедиться. И все-таки ты перебарщиваешь!

— Опровергни — чего проще?!

— Не собираюсь. Второй обитатель зимовья — да! Только не ребенок!

— Напрасно ты столь категоричен. Человек, убивающий подобным образом, — псих, маньяк! Идиотские записочки, слежка, нападение на Федина, камень в окно — дополнительные тому свидетельства. Для него происходящее — игра. Он находит в ней наслаждение. Извращенный ум! Замятин убит в скверике предка — случайность? Слепцов — в родильном доме, где появился на свет — тоже случайность?! Нет, нет и нет! Это — элементы ритуала! Дитя росло, вынашивая планы мести, пестуя и подпитывая в себе навязчивую идею — зрело физически и морально! Созрело! И убийства не закончатся — вкус крови опьяняет… Помяните мое слово! Не удивлюсь, если убийца сейчас где-то рядышком и с улыбочкой наблюдает за нами!

Сам не заметил, как разволновался: орал в полный голос! На нас обратили внимание за соседними столиками и зашептались.

Под впечатлением услышанного Геля переменилась в лице и принялась осматриваться — проняло! Сысоев тоже украдкой зыркнул туда-сюда. Потом сообразил, что смешон, и сконфузился.

— Заканчиваем базар! — прошептал он. — Пошли к Левину.

Мы расплатились с теряющей терпение буфетчицей и отправились в управление милиции.

* * *

«Золотая» голова Гены приятно оживляла унылую серо-зеленую цветовую гамму служебного кабинета.

Весть о возможном участии в деле второго обитателя зимовья Левин воспринял с энтузиазмом.

— Почему бы нет? Сколько может быть сейчас парнишке?

— Года двадцать два — двадцать три, — подсказала Геля, всегда питавшая склонность к арифметике.

— Замечательно! Опиши-ка, Костя, еще разок того — в квартире Федина.

— Маловато будет, — предупредил я честно. — Роста среднего, поджарый… джинсы-бананы, такая же куртка, на голове — колпак. Хорошо подготовлен физически — ловкий, гад!

— Жестокий, хладнокровный, — добавил сам Левин. — Тундровая закалка сказывается!

— Не знаю, не знаю, — пробормотал Сысоев, ощущая, что остается в меньшинстве.