Честь мундира. Записки полковника

– Как у вас с совестью, товарищи офицеры-коммунисты? – снова и снова «наезжал» на нас Юрий. – Сдали Советский Союз без единого выстрела и спокойно водку пьете? В прислугу Ельцину подались?

– Мы служим не Ельцину, а народу! – сколько раз тебе говорить?! – почти вскричал в тот раз Петр Петрович, – пить меньше надо!

Таким злым я его еще никогда не видел. Впрочем, вру, – видел. Было это в тот день, когда нашей группе референтов было приказано готовить письмо министра на имя Ельцина. Кто-то надоумил Грачева предложить Президенту России издать указ о том, чтобы армия «переприсягнула» ему. Мы должны были подготовить обоснование под такой указ. Дескать, нехорошо получается, – армия наша уже Российская, а почти весь личный состав служит под советской присягой.

– Никаких обоснований мы готовить не будем, – решительно сказал мне Гартин, – глупость все это! Присяга не костюм, который можно поменять! Я сам Грачеву об этом напишу и в глаза скажу!

Служебную записку Грачеву он написал. Прочитав ее, я сказал Гартину, что это не записка, а рапорт с просьбой об увольнении. Но он от своего не отступил. Отнес свою записку в приемную министра. И в тот же день Гартин получил ее обратно. В левом верхнем углу, наискосок, хорошо знакомым нам корявым грачевским почерком было написано: «Тов. Гартин! Не суй свой нос не в свое дело! Иначе уволю!».

Грачев Гартина не уволил. Но и с идеей «переприсяги» носиться перестал.

8

…Только на четвертый день пурга на Новой Земле стихла и мне удалось улететь. Я сидел у теплой трубы в чреве Ил-76 и думал про Гартина, вспоминал некоторые эпизоды нашей совместной службы. В памяти моей одна за другой мелькали давние картины событий.

…Была осень 1993 года – бурная и страшная осень. Кремль и Верховный Совет грызлись, как кошка с собакой. Ельцин приказал Грачеву подогнать танки к парламенту и усмирить взбунтовавших депутатов. Я хорошо помню тот вечер, когда полковник Гартин зашел в мой кабинет растерянный и бледный:

– У тебя водка есть? Налей.

Он выпил полстакана, а закусил дымом закуренной сигареты. Я видел, как дрожали его руки, – дрожали так, что огненный лепесток зажигалки никак не мог достать до края сигареты. Он смотрел на меня глазами человека, который боялся сообщить мне о смерти кого-то очень близкого. Я заволновался и почти вскричал:

– Да говори же, черт побери, что случилось?!

– Налей мне еще, – тихо сказал он и снова закурил. Затем долгим, изучающим взглядом вперился в мои глаза и похоронным голосом произнес:

– Мой Юрка тоже засел в Верховном Совете… Он там помощником у Руцкого… А завтра утром Грачев будет стрелять по нему из танка… Ты понимаешь, что происходит? Это же гражданская война! Брат на брата… Отец на сына… Сын на отца… Я должен спасти сына!

Я тоже пил водку с Гартиным и, как мог, успокаивал его. Прилично захмелев, мы решили вместе идти к Верховному Совету, чтобы вытащить из него Юрия.

Я предложил Гартину для пущей маскировки переодеться в гражданку.

– Что?!!! Что?!!! – вдруг страшным рыком зашелся он, – в какую гражданку? Это от кого я должен «маскироваться»? Это кого мы должны бояться? Тех, кого обязаны защищать?

Мы надели полковничьи шинели и двинулись к выходу из здания Минобороны. В коридорах была какая-то паническая суета – полковник и даже генералы шустро бегали, как посыльные солдаты. Суетились и какие-то гражданские люди с автоматами.

Прапорщик, дежуривший на посту у входа в Минобороны со стороны метро «Арбатская», проверил наши документы и предостерег нас:

– Товарищи полковники, я не советую вам выходить на улицу. Там опасно.

Сквозь толстые дубовые двери мы слышали шум разъяренной толпы.

– Открывайте дверь, товарищ прапорщик, – решительно приказал Гартин, – я хочу поговорить с народом!

Прапорщик открыл нам дверь и я вышел на улицу следом за Гартиным. В этот момент плотная толпа разъяренных людей с арматурными прутьями и милицейскими резиновыми дубинами захватила нас… Я лишь успел заметить, как слетела офицерская фуражка с головы Гартина и чьи-то грязные сапоги тут же растоптали ее – прямо перед моим носом, разбитым о мостовую…

– Бей продажное офицерье! – яростно призывал кто-то.

Перед тем, как страшный удар по голове оглушил меня, я успел заметить, что кто-то длинной очередью резанул из автомата трассирующими поверх разъяренной толпы…

Я очнулся на гранитном полу холла – он был сразу за входной дверью в Минобороны. Рядом со мной, на такой же солдатской плащ-накидке лежал безжизненный Гартин. Человек в белом халате стирал бинтом кровь с его разбитого лица и кричал прапорщику:

– Немедленно вызывайте скорую, этот тяжелый… Черепно-мозговая… Срочно в госпиталь… А этого – ко мне в медпункт на перевязку…

9

Только через неделю врачи разрешили мне навестить Гартина – он все еще лежал в реанимационной палате госпиталя Бурденко. Там у входа в палату я встретил мрачную Веру Алексеевну, которая шепнула мне:

– Прошу вас, – ни слова про Юрия, – Петру и так тяжело… Ну а если спросит, скажите, что все в порядке.