Четверть века назад. Часть 2

— «Любила и жила», повторила она чуть слышно, подымая руки и нажимая глаза обими ладонями… И не отнимая ихъ:- Василій Григорьевичъ, когда… когда все будетъ кончено… скажите ему, я не хотла чтобъ онъ былъ тутъ… Онъ такъ измученъ былъ, я не хотла чтобъ онъ видлъ… Ему жить надо! Онъ не забудетъ меня, я знаю… память моя убережетъ его отъ… Онъ врить будетъ, врить… до конца…

Она не докончила, и откинулась въ спинку кресла…

Въ широко раскрывшуюся дверь входилъ князь Ларіонъ, въ сопровожденіи доктора Руднева.

Увидавъ его старикъ смотритель быстро поднялся съ мста, и устремилъ на него многозначительно глаза, указывая ими на Лину.

Князь Ларіонъ съ исковерканнымъ лицомъ бросился къ ея креслу.

— Что же это? былъ онъ только въ силахъ прошептать.

Рудневъ съ своей стороны ухватилъ ея руку, ища пульса.

— Докторъ, не мучьте… напрасно… проговорила она, болзненно сжимая брови. — Дядя, вы пришли… я рада… я…

Голосъ ея внезапно дрогнулъ и оборвался.

— Лина, другъ мой, теб хуже! въ безумномъ отчаяніи лепеталъ князь Ларіонъ. — Я виноватъ, я дозволилъ… Онъ своимъ пріздомъ…

Она тоскливо закачала головой.

— Нтъ, вы знаете… зачмъ говорить?… Какъ онъ страдать будетъ, бдный!..

Онъ слушалъ, содрогаясь, не смя дышать.

Она смолкла, и схватилась вдругъ за сердце. Ея помутившіеся зрачки неестественно расширились, судорожно подкатываясь подъ трепетно бившіяся вки.

Рудневъ быстрымъ движеніемъ наклонился къ самому лицу ея.

Онъ внезапно отшатнулся съ блднымъ, испуганнымъ лицомъ.

— Я… умираю… пронесся слабый, какъ сонный и счастливый вздохъ ребенка, — и тутъ же замеръ послдній звукъ ея голоса.

Князь Ларіонъ глухо вскрикнулъ, схватилъ ея холодющіе пальцы…

Старикъ смотритель какимъ-то экстатическимъ движеніемъ вскинулъ глаза свои и руки вверхъ:

— Отлетла! вырвалось у него стономъ изъ груди.

Дверь широко распахнулась еще разъ, и съ раскинутымъ веромъ въ одной рук, съ распущеннымъ платкомъ въ другой, вплыла въ комнату Аглая Константиновна.

— Eh bien, Lina, le sommeil vous а-t-il fait du bien? Et moi je meurs de chaud et d'avoir mont'e cet escalier si raide! заголосила она еще съ порога, тяжело отдуваясь и никого не видя изъ-за прыгавшаго предъ лицомъ ея огромнаго опахала.

Молчаніе въ отвтъ. Эти три темныя мужскія фигуры какою-то зловщею группой обступившія кресло ея дочери и застилавшія ее собою…. Агла стало вдругъ страшно.

— Qu'est ce qu'il у а-donc? крикнула она, подбгая и отталкивая наклонившагося еще разъ къ лицу Лины доктора.

Она глянула, увидала эти закатившіеся, уже недвижные глаза…

— Ils m'ont tu'e ma fille, ils m'ont tu'e ma fille! визгнула она во всю силу своихъ легкихъ, и повалилась навзничь въ истерическомъ припадк.

XLVII

Настала ночь…. Она лежала на стол, озаренная свчами въ высокихъ церковныхъ шандалахъ, вся блая, въ блой кисе, усыпанная свжими цвтами, въ внк изъ блыхъ розъ на распущенныхъ волосахъ, со сложенными на груди крестомъ руками…. Такими на полотнахъ старыхъ мастеровъ пишутся непорочныя съ летящими встрчать ихъ съ неба дтскими головками ангеловъ на трепещущихъ свтлыхъ крылахъ…. Она уснула — и небесныя виднія, казалось, видлись ей теперь; что-то безбрежное, глубокое, божественно-счастливое лежало на этомъ облик, говорило въ складк строго, таинственно улыбавшихся устъ. Такой улыбки, такого выраженія нтъ у живыхъ, — ихъ даетъ на грани земнаго бытія какъ бы мгновенное прозрніе иной, вчно сущей, безпредльной жизни….

Къ открытыя настежъ окна покоя глядли съ темнаго неба сверкающія звзды; изъ сада лился волною ночной воздухъ, примшивая свою живительную свжесть къ проницающему запаху раскиданныхъ по ней цвтовъ…. Она уснула и улыбалась небеснымъ видніямъ….

Старикъ смотритель стоялъ у нея въ ногахъ, разбитый, съ подгибавшимися то и дло колнями, и глядлъ на нее неотступно сквозь влажную пелену застилавшую ему глаза. Подл него, на выдвинутомъ теперь изъ ея спальни prie-Dieu княжны лежала между двумя свчами книга въ бархатномъ переплет съ золотыми застежками, Псалтирь ея, по которому онъ собирался теперь читать надъ нею… Но старый романтикъ медлилъ приступить къ этому чтенію, и дрожавшія уста его шептали строки, неустанно, неотразимо звенвшія теперь въ его ух:

Мой другъ, я все земное совершила, —
Я на земл любила и жила….

Онъ былъ одинъ. Княгиня Аглая Константиновна, въ преизобиліи горя удалившаяся вслдъ за обморокомъ подъ сни своего ситцеваго кабинета, гд долго лежала пластомъ на диван зарывшись головой въ подушкахъ, заснула теперь на немъ какъ сурокъ. Вс обитатели дома, приходившіе поклониться усопшей, перебывали уже тутъ Глаша, горничная ея, только что вышла изъ комнаты, — и изъ-за стны отдлявшей спальню княжны отъ бывшей комнаты Надежды едоровны глухимъ и надрывающимъ стономъ доносилось до слуха старика ея нескончаемое, отчаянное рыданіе….

Онъ отеръ еще разъ глаза, подошелъ къ налою, и раскрывъ книгу началъ медленнымъ, прерывающимся голосомъ: «Блажени непорочніи, въ пути ходящій въ закон Господни»…

Кто-то притронулся до его локтя. Онъ вздрогнулъ, и обернулся.