Четвертый

Чем ближе судно было от цели эля, тем беспокойней становилось Ной. То, что сначала воспринималось как редкая интрига и неожиданное приключение, чем дальше, тем больше приобретало пугающие черты. Ной, конечно, знала, что в ней поселилась новая жизнь, но вряд ли именно это было причиной внезапной неустроенности. Ной — скелле, и что сделать с этим зародышем, еще решит — время есть. За равновесием в себе она следила почти рефлекторно, и на ее восприятие реальности такие мелочи повлиять никак не могли. Было что-то другое. И оно нигде больше не могло прятаться, кроме эля. Не оставляло ощущение, словно детская шалость завела ее туда, куда не осмеливались ходить взрослые. Иногда даже проскакивала мысль, не ошибались ли предки, давая обеты служения дороге богов, обеты помощи их посредникам — элям. Один раз уже что-то пошло не так. И тогда никто не остался в стороне, та Катастрофа затронула все Мау. Что происходит сейчас? Любовное приключение с пришельцем из другого мира — это одно, ожившие артефакты древности — совсем другое.

Эля она нашла под брезентовым навесом, растянутым командой на баке. Такой уместный под палящим солнцем, он теперь казался ненадежной трепещущей тряпкой под океанским ветром. Длинный остров, тянущийся неширокой обрывистой лентой западнее стоянки, не мог защитить их полностью, и грубое полотно гудело и недовольно хлопало под порывами. Илия с озабоченным видом рассматривал большую доску, расчерченную непонятной схемой — вероятно, района поисков храма. Ной, в шуме ветра, хлопках ткани и скрипе слегка раскачивающегося судна превратившаяся в беззвучный призрак, застыла незамеченная, разглядывая пришельца.

Чужой. Абсолютно чужой. Не похож ни на один тип людей, которых она знала. Точно, не мун, как о нем когда-то говорили. Похож на темных аристократов с запада, но светлый. Нижняя часть лица кажется тяжелее, да и все черты выглядят как будто более грубыми. Нос вроде небольшой, но при этом выдвинут вперед. И, вообще, все лицо не такое плоское, как у основного населения Мау. Пожалуй, да, больше всего похож на западных черных, но и не они — однозначно. Если бы знать точно, что ребенок будет похож на мать, она, возможно, и сохранила бы плод. Вероятность того, что он окажется настолько чужеродного облика, немного пугала. Ной вспомнила, с какой готовностью, даже радостью бросилась в горячку любовного приключения, и удивилась самой себе. Хотя чему удивляться? Другого такого шанса все равно больше не будет — не у нее уж точно!

Илия что-то почувствовал, повернулся, поднимая голову:

— Ной? Я думал, ты с подругами.

Она смотрела серьезно:

— Илия, надо поговорить.

Он как-то невнятно передернулся, отвернулся, уставившись на мгновение в море, где пряталась его страсть, потом развернулся обратно, уже внешне расслабленный и спокойный:

— Каждый раз, как слышу эту фразу от женщины, жду неприятностей, — он ухмыльнулся, — давай, говори.

Ной почему-то неприятно царапнуло упоминание о других женщинах, чего она никогда раньше за собой не замечала. Возможно, плод действительно уже начал влиять на нее, хотя она и следила за фоном — надо избавиться от него как можно скорее.

— Эль, с тобой сейчас говорит не женщина, а скелле, — неожиданно для самой себя холодно произнесла Ной, почувствовала это, недовольно нахмурилась и в несколько глубоких вздохов вернула равновесие.

Илия, все это время внимательно смотревший на нее, чему-то заулыбался:

— Да, уже вижу. Прям партизан на допросе.

Она недоуменно взглянула на него, одновременно приближаясь к столу, чтобы рассмотреть лежащий там деревянный планшет.

— Не обращай внимания. Так, слова с родины иногда выскакивают. У скелле в равновесии всегда такие невозмутимо высокомерные лица, — он качнул головой.

На доске угадывались отметки цепи островов, темневшей вдали у горизонта. От них тянулись линии, пересекавшиеся внизу бумажного листа бесформенным ежиком, обведенным небрежным овалом. Рядом виднелась попытка изобразить островок, за которым пряталось от ветра их судно. Отдельные пунктирные линии, тянущиеся от маленьких квадратиков, пересекались в точке на карте, образуя красивую звезду, аккуратно вписанную в окружность. Рядом стоял значок. Ной узнала его — это был иероглиф древних «храм». Среди паутины наброска была заметна жирная толстая линия, совпадавшая с направлением тщательно отрисованных останков древнего сооружения, сохранившегося на острове. Она еле-еле, самым краешком цепляла окружность вокруг звезды, и именно в том месте красовались свежая жирная точка и несомненная надпись, сделанная незнакомыми значками. Ной, молчаливо рассматривавшая густо разлинованную доску, только сейчас заметила, как много похожих значков усеивало схему. Она протянула руку, прикасаясь к одному из них:

— Это ваша письменность?

Эль кивнул:

— Ну да. Это, вообще-то, цифры, но, в принципе, они часть письменности.

Ной почувствовала, как вновь ожило, зашевелилось внутри то беспокойство, что пригнало ее сюда.

— И что они значат?

— Да это просто углы. Ну, величины измеренных углов и номера отметок.