Четвертый

— Все по плану, как и договаривались. Сейчас установят три швартовых буя по сторонам храма, спустят на воду плот, заведут концы на него, когда я заберусь туда, матросы вытянут его на середину. Дальше ваше дело — ждать. Я там буду загорать, а вы присмотрите, чтобы, когда очнусь, я обнаружил себя в дружественной компании с цветами, шампанским и красивыми женщинами.

— Цветами?

— Не обращай внимания, Ной. Я же говорил — проскакивает.

Она помолчала, отвернувшись, рассматривая, как открывали трюм, готовясь извлечь разобранный на части большой плот, собранный мастерами старого города, затем повернула голову, косо взглянула:

— Честно говоря, Илия, не ожидала, что ты его найдешь, не ожидала, что он ответит, и, во всяком случае, не ждала, что так скоро.

Я кивнул:

— Да, я и сам не ожидал. Полоса вот та на островке помогла. Если бы не она, то начинали бы восточнее, — я махнул рукой, — вон там, километрах в пяти отсюда.

Я не удержался. То ли компания скелле тяготила и отталкивала, то ли, напротив, притягивала жажда все контролировать лично, но уже минуту спустя я путался под ногами команды, сначала извлекшей из грузового трюма детали плота, затем разложившей их на палубе для сборки.

Я хорошо помнил береговой лес в Саутриме, его высоченные столбы стволов, увенчанные в недостижимой вышине плотными черными кронами. Эти самые стволы при ближайшем рассмотрении напоминали гигантские, немного овальные в сечении мачты, покрытые очень светлым кожистым узором. Так как весь лес был, по сути, одним растением, все эти столбы были потрясающе однообразными — одинаковыми по высоте и диаметру. Никакого подлеска, молодых растений, каких-то иных видов. В лабиринте древнего города быстро нашлись несколько мастерских, занимавшихся мелким судоремонтом. Морские суда, несмотря на почти столичный статус города, в Саутриме не строились, традиционно изготавливаясь на далеких верфях на севере, зато имелось множество предприятий, готовых оснастить перегнанное судно любой оснасткой от якорей до такелажа. В одном из таких заведений у меня и был принят заказ на изготовление плота. Пожилой мастер, хмуривший свои брови над моими чертежами, в ответ на мой вопрос — из чего делать, недоуменно их поднял:

— Как из чего? Из фиморы, из чего еще?

Вот этот самый береговой лес и оказался той фиморой. Изнутри стволы этих гигантов живо напомнили мне гигантский бамбук, хотя внешняя схожесть у растений отсутствовала напрочь. Аккуратно распиливая фимору в местах поперечных перегородок, плотники получали легкие цистерны диаметром около метра и длиной метров в пять, для полной герметичности которых оставалось лишь обработать их изнутри и снаружи знакомой мне смолой.

Плот был полностью изготовлен, потом разобран и погружен на судно Азмарата. И теперь я оказался, наконец-то, кстати, так как выяснилось, что, несмотря на кажущуюся простоту конструкции, только я мог сразу подсказать растерявшимся морякам, куда какую фигулину следовало пристроить.

Когда-то в далеком земном детстве я обожал играть в конструкторы. Мне нравилось бесконечное разнообразие возможностей, прячущееся под однообразно скучными детальками. Позже я много раз встречал подобных мне повзрослевших детей, с упоением и удовольствием перебиравших двигатели, собиравших мебель, строивших дома или монтирующих электрику. Здесь, на далекой чужой планете, посреди моря, затопившего древний континент, и среди аборигенов, столпившихся на палубе движимого магией судна, я обнаружил ту же увлеченную компанию детей, с азартом собирающую взрослый конструктор. В эти минуты стало очевидно, что Мау обречена — запреты скелле, уже и так весьма условные, будут отброшены, артефактная магия возродится. И причина этого — вот эти мужчины. Невозможно надолго отобрать у ребенка любимую игрушку. Рано или поздно он сам создаст замену отнятому. Способность и страсть к изменению среды существования — наша человеческая видовая особенность, и ее не заглушить, не уничтожив нас.