Четвертый

— Не буду спорить. Древние как раз и строили ту культуру, которая нужна храму. И, насколько я могу судить, более чем успешно.

— Да, предки, конечно, были еще те засранцы, но умели то, о чем мы и мечтать не можем! — удивительно, но в лице этой скелле, орден которой поклялся навсегда покончить с наследием древних, мне почуялась гордость. — Если уж это так надо храму, мог бы помочь возродить древние чудеса, а не дожидаться чужих!

— Да не может он! Это устройство, механизм, функция! Он готов общаться с любым, кто может его читать! А те, кто не могут, для него не существуют. Цивилизация древних тоже начиналась с эля! Пусть они позже и смогли научиться каким-то образом говорить с храмами, но вначале все равно был чужой. И все, что здесь происходило, — последствия выбора эля. Храму, вообще, до лампочки, успешна ли будет миссия эля. Если тот принял ее — его собственная уже выполнена.

— Отлично! Так почему бы тебе не повторить путь Третьего?!

Настала очередь удивляться и мне:

— Ной! Ты же скелле! Орден поклялся не дать возродить культуру артефактов. И ты, скелле, призываешь меня к тому, против чего всегда боролась?!

Она окончательно потеряла свою невозмутимость:

— Никогда не путай западных скопцов и нас. Мы — восток!

— И что? Насколько я слышал, запрет артефактной магии всеобщий, не так ли?

Ной поморщилась:

— При чем тут запрет, когда мы говорим о тебе! Ты же эль! Запреты тебя не касаются. Вспомни, кто помог тебе. Кто-нибудь тронул твой летающий аппарат? Нет.

Я прервал ее:

— Ной, погоди секунду, — я медленно выпустил воздух, успокаиваясь, — ты права, и цивилизацию древних, а точнее, новую цивилизацию, можно было бы вырастить. Вы ничем не хуже своих предков, и уверен, что, убрав дурацкий запрет, можете и сами справиться без всяких храмов. Но! На это уйдет время! Поколения! Много поколений! И если уж мы говорим обо мне, то я не доживу. Как и мой предшественник, умру раньше, чем вы научитесь скакать между мирами.

— Если уж ты вспомнил его, то он умер весьма почитаемым человеком, оставив, между прочим, множество талантливых детей!

— Еще бы! С его то запросами! Три жены как минимум! — ляпнул я, не задумываясь, и замер, пораженный странной догадкой.

Всмотрелся в скелле, та резко отвернулась. Жест был настолько знакомый, скорее женский, чем присущий скелле, что я почувствовал, как шевельнулись навсегда сгинувшие в магическом пламени волосы.

— Э-э. Ной?!

— Что, Ной?! — в ушах зазвенело, лепестки искусства захлестали по телу. — Он поступил правильно! Он не бросал близких, гоняясь за милостью богов!

— Да, боги с ним! Он и не мог ничего сделать! У него не было шансов вернуться. Что мог, то и сделал — если уж не мог отправиться назад, стал строить на месте! Вопрос, вообще, не о нем! — очередной лепесток ткнул меня жестким ребром, от чего разум начал путаться. — Вопрос о тебе! Говори честно, чего бесишься, и успокойся, пока я не взорвался!

Последнее я уже почти прокричал. Терпеть дальше было бессмысленно, и я безжалостно сбросил воображаемый жар на бетон древней дороги. Там зашипело, что-то фыркнуло, показалось, что вдали у подножия обрыва кто-то закричал, и пару мгновений спустя гул в ушах оборвался, оставив лишь привычный комариный писк близкого присутствия сильной скелле, лепестки магии исчезли, как будто и не бывало. Ной замерла неподвижная — прямая спина, гордо поднятая голова, невозмутимое надменное лицо. Что-то горело и воняло резиной в стороне, но я не мог оторваться, следя за этой квинтэссенцией скелле. Уже ясно — не мерещилось, различил громкие голоса вдали — мой нечаянный фейерверк явно был замечен.

— Ной? Извини, может, я недогадлив, но иногда я боюсь угадать.

Она улыбнулась. Это было так неожиданно, увидеть человеческую гримасу на маске невозмутимости.

— Илия, это ты извини. Устала, не следила за балансом.

— Не верю, Ной. Скажи честно, в чем дело? — сказал, а сам внутри сжался от ожидания.

Ее рука коснулась моего лица, звон усилился, но и только:

— Я скелле. Помни это. Я не простая женщина, я хозяйка своего тела. Никаких случайностей и неожиданностей — можешь не переживать. Все будет так, как я решу.

Ее слова ни на мгновение не успокоили, напротив, показалось, что мягкая рука скрутила мои внутренности в напряжении:

— Тогда я должен знать, что ты решила.

Она убрала руку, посмотрела куда-то за мою спину, лицо ее дрогнуло, немного нахмурилось. Не выдержав, обернулся и я. Покрытие древней «дороги» в месте, куда я сбрасывал непрошеное вмешательство, разрушилось и теперь светлыми крупными обломками медленно тонуло в вязкой черноте какой-то субстанции, открывшейся под ним, чадящей и воняющей горелой изоляцией. По счастью, ветер гнал в сторону основное облако. Моя натура инженера немедленно встрепенулась, заинтригованная многослойной структурой, скрывавшейся под внешней простотой, но обстоятельства беседы быстро вернули меня назад к собеседнице. Та была внешне невозмутима.