Четвертый

— Не торопись, Ной. Как ни странно, но наш язык генетически обусловлен. Два совершенно незнакомых с языками человека, вынужденно живущие в одном обществе, мгновенно придумают свой собственный. Были такие наблюдения — близнецы, проводившие много времени вместе, без малейших проблем практически автоматически создавали новый язык. Дети, играя, сплошь и рядом изобретают новые слова, никак не связанные с языком родителей. Понимаешь, инструмент языка — то, что и превращает нас в разум седьмого уровня, закреплен генетически. Это значит, что он изменяется с чисто биологической скоростью. Пару миллионов лет, и вуаля, человечество выработает новый. И поверь, это еще очень быстро.

— Не очень понимаю, в чем проблема? Нам не надо миллионов лет, чтобы выучить сам язык.

Очередное обширное облако накрыло островок. Вдали над морем отчетливо виднелся хвост дождя, который тащила за собой эта летающая громада кристалликов льда и капель воды над головой. Я всмотрелся в надвигающийся душ и предложил:

— Может, продолжим на судне?

— Ты о дожде? — Ной проследила мой взгляд. — Нет. Не бойся, малыш! Я скелле, — усмехнулась моя собеседница, — так в чем проблема?

Я в который раз за сегодня глубоко вздохнул:

— Ладно, посмотрим, какая ты скелле, — проигнорировал я показное недоумение Ной и продолжил: — то, что язык обусловлен генетически, означает, что основа языка — реальная, врожденная структура, система связей в нашем мозге, которая автоматически повторяется при рождении нового человека. И не меняется впоследствии. То есть основные принципы и шаблоны его организации предопределены. Мы можем лишь наполнять данный нам от рождения механизм разными начинками, учить разные земные языки, но изменить его принципиально не можем, если только не вмешаемся в генетику. Храм, а точнее его создатели, считают, что необходимо изменить саму эту структуру. Понимаешь? Она, по их мнению, недостаточна для нашего равноправного общения.

— Да наплевать мне на их общение! Не уверена, что это нам вообще нужно.

— Ну, это спорное заявление.

— Ладно, хрен с ними! Пусть считают нас тупыми, если им так нравится. Как они собираются менять основу? Ты же сам сказал, что для этого надо вмешиваться в биологию человека.

— Ну да.

Глаза Ной вцепились в мое лицо, что-то в них мелькнуло, они сощурились, пауза затягивалась.

— Ты. Он. Он тебя. Он что-то делал с тобой? — наконец, тихо выдавила она из себя.

— Ты чего так напряглась? Ты же сама типа доктор? Мне тоже, если ты у кого-то удалишь зуб, надо, подозрительно прищурясь, спрашивать, не вмешивалась ли ты в его естество?

— Опять ты не ответил, — она так же тихо, как и до этого, повторила, — он тебя менял?

— Успокойся, я тот же, кем и был. Считай, что мне новые глазки вставили и словарик подарили — его еще учить надо, между прочим, вот и все.

Казалось, что это уже было невозможно, но она выпрямилась, будто отстраняясь:

— Все?

Я молчал. Нет, не все. Но нужно ли говорить об этом? Не выйдет из меня дипломат, не выйдет.

— Прежде чем учить языку кого-либо, надо самому им овладеть. Он дал мне инструмент, занимаясь с которым я должен изменить, вырастить новые связи, которые позволят в будущем как бы самого себя научить некоторым базовым понятиям.

Взгляд Ной был холодным и отстраненным:

— Ясно. Он ковырялся в твоих мозгах, и ты не имеешь ни малейшего понятия, каким образом.

Я начал раздражаться:

— Откуда этот тон, любезная скелле? Я по-прежнему отвечаю за себя. Я — это я. Все тот же Илья, что и раньше. Если что-то и было изменено, то это не влияет на мою личность. То, что дал храм, — инструмент. Если хочешь — вид артефакта, которые вы с таким упоением запрещаете. С его помощью я собираюсь учиться, а не творить непотребства. С каких это пор вас пугает человек, одержимый жаждой познания? В конце концов, не забывай — я землянин. Я всю жизнь учился, меня приучали к этому, меня воспитывали, я уже просто не могу без этого. Тебя что-то пугает во мне? Так это моя земная натура! Считай, что это то, что отличает меня от вас! Сами же прозвали меня элем! Так что теперь щурить прекрасные глазки?!

Задолбали эти страшилки! Ана твердила — боюсь, боюсь! Эта, вот, глаза щурит! Волков бояться, в лес не ходить! Я, что, топленым жиром младенцев мажусь? Или ради удовлетворения праздного любопытства готов спалить планету? Я сам, если хотите, боюсь! Это мне тут на мозги инопланетная хрень капала, а не вам — мне и разбираться с последствиями!

Я обошел застывшую скелле и зашагал вдоль дороги — или, чего это тут, когда мне в спину донеслось:

— Илия, ты не ответил — так ты уходишь на свою Землю или нет?

Я обернулся, глаза встретились, она ждала.

— Да не собираюсь я никуда! Неужели непонятно?! Надоело! Нет! Мне, вообще, домой надо, меня жена и ребенок ждут! А то папа ушел за хлебом, и нет его полгода! — я махнул ей рукой. — Давай, пошли, пока дождь не начался! Мне еще надо в хлебный магазин по дороге — подбросите?

14