Четвертый хранитель

… Но, к радости Генриха поездка на торг в Опаков состоялась даже раньше, чем он надеялся. Филипп решил, что для окончательного вселения в дом необходимо приобрести несколько предметов обихода, которых свои умельцы изготовить не могли — например, ковры — а также прикупить восточных привозных сладостей, вроде халвы, изюма или нуги — Филипп, во что бы то ни стало, хотел пригласить на новоселье всех своих друзей и соседей и считал, что дом должен выглядеть богато, а угощение чтоб подавали изысканное.

Это маленькое будничное событие, как это часто бывает в жизни, повлекло за собой серьезные последствия.

Погода была великолепная, уже стоял первый ноябрьский морозец, хотя снега было еще недостаточно для саней.

Торг в Опакове был небольшим, но таким же шумным и красочным, как все торги в мире.

Приехали Филипп, Чулпан, старушка Анна Борисовна, Генрих и несколько Бартеневских мужиков, а также Макар Зайцев, которому тоже нужно было купить какие-то мелочи, а он все никак не мог собраться, но узнав, что Филипп собирается на торг, решил присоединиться к ним.

Филипп, Макар и два парня из Бартеневки, взятых для подмоги, поехали верхом, а в подводе — старушка Агафья, Чулпан и Генрих, который всю дорогу развлекал их игрой на лютне и пением.

Подводой управлял безрукий Матвейка, который наловчился сжимать локтем отрубленной руки вожжи, другой стегать лошадей, так что, несмотря на свою инвалидность, все равно не оставался без работы.

Зайцев, некогда повинный в увечьи Матвейки, давно покаялся перед ним, и всячески стремился загладить свою вину, время от времени передавая ему и его семье деньги или подарки. Матвейка давно уже простил Зайцева, тем более, что тот недавно стал соседом и говорили, что его дочка скоро выйдет за младшего Картымазова.

Покупки на торгу заняли несколько часов и в то время, когда другие тратили денежки Лив Генрих зарабатывал их.

В самом центре рыночной площади он швырнул под ноги свою широкополую ливонскую шляпу, взял несколько аккордов на лютне и начал петь своим приятным голосом одну за другой сложенные им баллады.

К тому времени, когда пришла пора собираться домой, шляпа Генриха наполовину заполнилась мелкими серебряными и медными монетками на общую сумму, по предварительной прикидке, не менее десяти польских золотых. Успехи Генриха вызвали шутки и смех бартеневцев, вернулся с покупками Зайцев, все были в сборе и стали собираться в обратный путь, как тут Филипп вдруг заявил, что у него страшно пересохло горло, и он непременно должен выпить пива.

Прямо тут же на рыночной площади стояла корчма, и Филипп решил в нее заглянуть.

Это решение оказалось роковым.

Но, разве кто-нибудь из нас, входя в какое-нибудь публичное помещение, вроде корчмы, кабака или лавки, может знать, что его там ждет?…

В корчме было душно и дымно, поскольку огромная раскаленная плита находилась тут же в зале, на ней что-то жарилось, дымилось, за столами плотно сидели мужчины, пили, пели, ели и громко разговаривали.

— Хозяин! — подай-ка еще манинской водички!

Филипп уже знал от Медведева, что купец Манин изобрел способ изготовления нового напитка, который якобы в несколько раз крепче меда, но не думал, что манинский напиток продается даже здесь. Впрочем — чему удивляться — ведь в последнее время все Верховские княжества стали основным манинским рынком.

Филипп с трудом протиснулся к хозяину и, сунув ему в руку монетку, попросил пива.

Хозяин пообещал сейчас же подать и в ожидании пива Филипп огляделся.

За отдельным большим столом сидела компания: около дюжины молодых людей, в возрасте двадцати, двадцати пяти лет. Это именно они потребовали «манинской водички», хотя были уже изрядно навеселе.

Лицо одного из них показалось Филиппу знакомым, он вгляделся и узнал в нем Артема Захарова, того самого Артема Захарова, которого он выбросил в окно ханского гарема в Сарай-Берке, а на Рождество этого года видел раненым в доме Медведева.

Быстро повернувшись спиной и, не став ожидать заказанного пива, Филипп направился к выходу.

Но было уже поздно.

— Эй ты, верзила, а ну-ка постой — услышал он за спиной пьяный голос, но не стал останавливаться и вышел.

От корчмы до подводы, на которой сидела Дарья-Чулпан, было тридцать шагов, и Филипп на секунду застыл в нерешительности.

Конечно, спустя четыре года, Захаров может и не узнать Чулпан, а может и узнать.

Филипп взвешивал: стоит ли вернуться в корчму и хорошо известным ему способом привести Захарова в абсолютно бессознательное состояние… Но в корчме было слишком много людей, чтобы он мог быстро привести в такое состояние всех, а, кроме того, на рынке околачивалось полно стражников, следивших за порядком, и драка в публичном месте могла грозить Филиппу тюрьмой и позором.

Он решил, что нужно как можно скорее отъехать отсюда и широким шагом направился к подводе, рассчитывая, что веселая компания не успеет выйти из корчмы, но ошибся.

Но прежде чем он сделал несколько шагов, толпа пьяных молодых людей вывалилась из корчмы и бросилась за ним следом.

— Стой!

— Остановись!

— Ах, ты жалкий трус!

Этого Филипп стерпеть не мог.