Четыре дня в начале года тигра

Если кому-то и следовало предстать перед трибуналом, так это блестящим военным гениям, которые послали ЮСАФФЕ на бойню на Батаан — погибать из-за чьей-то трусости, нераспорядительности, глупости. Вот храбрым стратегам, которые вели битву за Батаан в Вашингтоне, стоило бы понюхать веревки, потому что они героически не допускали даже мысли о сдаче и приказывали защищать полуостров до последнего человека, когда войска ЮСАФФЕ корчились в агонии. Батаан должен был стать символом готовности свободного человека сражаться за свои свободы до конца — но он не мог стать таким символом, если бы его сдали, когда еще были живы или полуживы тысячи его защитников.

Вот так и получилось, что в ту неделю, когда пал Батаан, приказ — из Вашингтона еще гласил: «Не сдаваться!» Жаль, что Вашингтону не удалось передать на Батаан хотя бы частицу своей доблести.

Защита «до последнего человека» крепости, перепала, даже города может быть славным деянием, поскольку в нее вовлечено лишь ограниченное число людей. Но здесь была массовая кровавая бойня. Отказ от сдачи Батаана означал принесение в жертву всей нашей армии. Если бы была малейшая надежда на помощь, сопротивление имело бы хоть какой-то смысл: удержание стратегически важной части страны до подхода подкреплений, сохранение армии для продолжения военных действий. Но военачальники на Батаане знали, что никакой помощи не будет. Начальники в Вашингтоне знали, что о помощи осажденному полуострову и речи быть не могло. И тем не менее требовали бессмысленного сопротивления, хотя после взятия Манилы честь не была бы намарана в случае прекращения боевых действий ЮСАФФЕ, поскольку на помощь рассчитывать не приходилось.

Филиппинские парни держались на Батаане, потому что твердо верили: вот-вот море покроется огромными караванами судов, небо потемнеет от самолетов. Они не знали, что сражаются только за то, чтобы дать свободному миру еще один символ готовности сражаться за его… и т. д. Они не знали, что помощь не подходит так долго, поскольку ее просто не было, поскольку ее и не посылали, а та, что была в пути, повернула назад.

Но если мы и пребывали в заблуждении, то ввели себя в него сами. Легенды о караванах судов длиною в милю сложили мы, а не Вашингтон. Как Вашингтон ни уверял нас накануне войны в том, что немедленно встанет на нашу защиту, сразу же, только началась война, в вашингтонских заявлениях появилась осторожная неопределенность, а мы оставили ее почти без внимания.

Давао, Багио, Апарри и Тугегарао подверглись бомбардировке в первый же день войны, а одним воздушным налетом на Кларк-филд японцы уничтожили американские военно-воздушные силы на Филиппинах. Однако из Вашингтона не поступило даже заверений, что авиация будет пополнена, чтобы защитить наши небеса, оставшиеся без прикрытия из-за паники и неразберихи, царивших на Кларк-филде. Вот и вздрагиваешь, вспоминая лозунг тех дней: «Выше, в небо!»

Тогда мы этого не знали, но и наши берега были оголены, потому что ночью 8 декабря флот США тайно покинул Манильскую бухту и уплыл прочь, оставив Филиппины на милость японских десантных флотилий.

Таким образом, с самого начала войны мы не имели защиты с воздуха, не имели защиты с моря — но разве это беспокоило нас? Нисколько; мы считали само собой разумеющимся, что наши защитники выполнят свой долг. Мы видели «караваны судов длиною в милю» в каждом американском заявлении. Но что в действительности говорил Вашингтон в те дни? Ничтожно мало, да и эта ничтожная малость была какой-то туманной.

11 декабря, когда, как предполагалось, шла яростная битва за Лингаен (еще один миф, эта битва), президент Рузвельт направил короткие послания Макартуру и Кесону. «Я постоянно думал о вас, — сообщал американский президент Макартуру. — Продолжайте вашу героическую борьбу!» А к Кесону он обратился с такими словами: «Великолепный отпор неспровоцированному вторжению. Продолжайте столь же блестяще!»

Ни слова о караванах судов, самолетах, подкреплениях, поставках. Эти послания поступили даже не непосредственно от Рузвельта, а от информационного бюро.

Японцы высадились на филиппинскую землю в Лингаене с величайшей легкостью, им больше хлопот доставила пересеченная местность, нежели защитники, и они начали свой лусонский блиц, разгромив 11-ю и 71-ю дивизии ЮСАФФЕ и отбросив 21-ю. К концу рождественской недели 1941 года, через девять дней после высадки, японцы уже приближались к Маниле.

А что же говорил Вашингтон накануне падения столицы Филиппин? В ту рождественскую неделю Рузвельт был очень занят — проходила конференция tayo-tayo lang[33]с Черчиллем, на которой они решили, что перед лицом угрозы со стороны Гитлера европейцы нуждаются в помощи больше, чем азиаты перед лицом угрозы со стороны Тодзио. Легко понять, что договор с другом оказался важнее, чем обязательство по отношению к подопечному. Но Рузвельт все же нашел время направить послание в Манилу, которая не знала, что ей суждено пасть, которая все еще верила, что далеко на севере японцы получают отпор, а караваны судов спешат на выручку.