Четыре крыла Земли

«Мерседес» развернуло, и за мгновение до того, как сорваться в пропасть, араб еще успел с удивлением бросить взгляд в сторону своего убийцы – кто это тот водитель-асс, который все время косил под середнячка, а тут вдруг отколол такой финт, что не всякому гонщику-профессионалу под силу.

Черный капот промелькнул перед носом «фиатика» и улетел вправо в направлении, противоположном тому, в котором они с арабом только что двигались. «Фиатик» остановился. Через несколько секунд снизу послышался оглушительный взрыв.

Вика машинально достала сигарету, чиркнула зажигалкой. В голове было пусто. В душе тоже. Вика была роботом. Она даже не удивилась, когда, сделав две затяжки, обнаружила, что сигарета кончилась. Взяла другую. Быстро выкурила и ее. В голове мутилось. Потом заболели ребра, которыми она ударилась о руль в момент столкновения с «мерседесом».

И вдруг – дикий страх: он успел выбраться из машины. Сейчас выкарабкается из пропасти и набросится на нее, и убьет ее!

Вика, обламывая ноготки, впилась в руль и помчалась подальше от страшного места, куда глаза глядят – вперед, вперед, вперед, вперед, вперед...

* * *

Над ним хлопотали двое. Один, в дорогом твидовом костюме, залитом кровью и блевотиной, был бледен какой-то неестественной бледностью. Тучное тело второго укрывали лохмотья. Первый прикладывал к синякам на лице Эвана впитавшие ночной холод осколки плитки, которою некогда был отделан этот унылый подвал. Второй все время приносил ему кружку с водой из-под крана, сначала, чтобы Эван смог напиться, потом – чтобы споласкивать рот. После того, как Раджа и Аззам вышибли ему несколько зубов, у него из десен все время шла кровь.

Наконец Эван устал подвергаться медицинскому воздействию. Он пожал руку, только что перевязавшую ему обрывком майки рану на плече, пожал другую руку, из которой он минуту назад принял пластиковую бутылочку с очередной порцией живительной влаги. Затем со стоном перевернулся на живот, чтобы не захлебнуться кровью, продолжающей течь из развороченных десен, и смежил веки. Тут-то его эскулапам и приглушить бы чуток громкость собственных глоток, чтобы дать парню уснуть, но, видно, оба были чересчур возбуждены событиями этой нескончаемой ночи и прямо над его головой начали осуждать какие-то жизненно важные вопросы, решив, должно быть, что арабская речь будет для еврейского юноши звучать чем-то наподобие колыбельной. Самое забавное, что они оказались недалеки от истины. Эван, намотавшийся и намучившийся за ночь, начал под рокотание гортанных арабских звуков уплывать в сон. Тем более что голос Камаля, впервые за многие годы очнувшегося от верноподданнической летаргии и еще не научившегося нормально разговаривать, звучал весьма монотонно, а голос Юсефа, который, верно, после какого-то особо болезненного удара ниже пояса, вспомнил любимую Рамизу, – тихо и лирично. Все это способствовало предсонной линьке сознания. И вдруг Эван опять услышал – «Мазуз Шихаби»!

Сна как не бывало. Мазуз Шихаби... Мазуз Шихаби... Совсем недавно... Белые челюсти скал... резко очерченный диск луны... ее отсвет на бледном лице Гассана... Вот оно! «Если что – передай его Мазузу Шихаби...» А что передать-то? Ах да, диск! «На этом диске очень важные сведения! Меня убьют, если он исчезнет!» Он не хочет, чтобы убивали Гассана. Но вздумай он передать диск Мазузу, как объяснить, откуда у него этот диск? Не подставит ли он таким образом Гассана еще больше?

Единожды пострадав за Гассана, Эван как бы включил его в круг особо приближенных к своему сердцу и, соответственно, готов был и дальше спасать его. А и то – зря он, что ли, четырьмя зубами пожертвовал?

«Кстати, а где диск-то?» – вдруг спохватился Эван. Ах да, эти идиоты не обыскали его сразу, как доставили сюда – только перед тем, как повести из камеры к командиру, тому самому Мазузу. А куртки на нем к тому времени уже не было – он ее сбросил, едва его ввели в камеру – уж больно тут жарко. Вон в том углу он тогда и расположился.

Эван, кряхтя, присел и вперил взгляд в полутьму. Куртки не было. Он посмотрел на сокамерников. Те замолчали, недоуменно глядя на своего пациента – чего это, мол, парень встрепенулся.

– Где моя куртка? – хриплым голосом спросил Эван, переводя взгляд с жирного лица Юсефа на бледное лицо Камаля.

– Куртка?! – хором спросили оба. Эван мотнул головой, как бы показывая на угол и на пустую длинную скамейку, на краю которой он оставлял куртку.

– Юсеф! – только и сказал повелительным тоном Камаль, и привыкший повиноваться Юсеф послушно заковылял в угол. Пропавшая курточка оказалась всего лишь на полу рядом со скамейкой, и через полминуты диск был уже в руке Эвана. Прежде чем он успел задуматься о том, что теперь с ним делать, Юсеф заорал в полном восторге:

– «Башня Смерти!» Это он!