Четыре крыла Земли

...Спустя пятнадцать минут Камаль и Юсеф составили план. С Хозяином – кончено. Хозяина они предали, он об этом может в любой момент узнать, и тогда им конец. Диск надо передать израильтянам. Вместе со сведениями о махинациях Абдаллы Таамри и депутата Кнессета. Вместе со сведениями об убийстве семьи Сидки, в котором весь мир обвиняет ЦАХАЛ. Вместе с еврейским пареньком, которого захватили мазузовские бандиты. Пареньку все объяснить на своем безупречном иврите взялся Камаль.

– Значит, мы не будем передавать диск Мазузу Шихаби? – только и понял Эван.

Еще через десять минут в двери захрустел ключ. Оба – и длинный, и коротышка стояли у входа.

В тот момент, когда все трое повернулись спиной к Юсефу, тот всей силой своего веса обрушился на Раджу, подмяв его под себя, и, схватив за волосы, что есть силы начал бить лбом о цементный пол. В это же время Камаль, у которого обе руки работали одинаково хорошо, кулаком правой засандалил Аззаму по яйцам, а левой – по носу.

Юсеф и Камаль схватили Эвана под локотки, и все трое рванули по коридору к выходу. «Рванули», правда, громко сказано. У Эвана тут же закружилась голова и стали заплетаться ноги, но Камаль с Юсефом не давали ему упасть и тянули за собой. А ведь могли забрать у него диск и оставить парня. Могли, но не сделали этого. Сколько бы преступлений за свою жизнь ни совершили Камаль с Юсефом, теперь доподлинно известно, что противоположная чаша весов в день Суда тоже пустовать не будет.

Едва они оказались на улице, Эван вообще чуть не потерял сознания от свежего воздуха. Потом, наоборот, полегчало. Но, придя в себя, он обнаружил некий провал в памяти. Он не мог вспомнить ничего из того, что с ним и с его новыми товарищами происходило несколько секунд назад. И хорошо, что не мог. Хорошо, что не ведал, как Юсеф и Камаль обошлись с охранником, пытавшимся преградить им дорогу к выходу. Он запрокинул голову, взглянул на разбушевавшуюся в чистом небе луну и почувствовал себя счастливым. Живым и счастливым.

И Камаль тоже чувствовал себя счастливым. Он вошел в этот зиндан роботом, а вышел человеком.

* * *

Человеческие глаза – пары разноцветных лампочек – серых, голубых, зеленых... Когда человек закрывает глаза, словно две лампочки выключаются – в мире становится темнее. Вот и теперь, когда поселенцы, карабкавшиеся полночи по хребтам и теперь попадавшие от усталости в развалинах какого-то заброшенного арабского хутора, один за другим смежили веки, луна тоже, как бы сетуя на то, что не в чем отражаться, юркнула за тучу.

Рав Фельдман, подстелив под себя покрывало, приклонил главу на куций рюкзачок.

Сейчас есть минимум пара часов на отдых, пока не вернутся Амихай Гиат и Реувен Нисан. Он отправил их посмотреть, поставлены ли вокруг Канфей-Шомрона посты, и если да, то где. А остальные меж тем расположились – кто на траве, что проросла сквозь трещины в полу разрушенного здания, кто в палисадничке, примостившемся между этим зданием и скалой, кто просто под развесистыми оливами, дополнявшими пейзаж. Усталость была дикая. Принимая решение двинуться по горам, он и не представлял, насколько тяжелым окажется путь. И опасным. Дважды за последние несколько часов у него возникало желание включить мобильный телефон и вызвать спасательную команду.

В первый раз, когда надо было идти по карнизу под углом градусов семьдесят в полной темноте – луна заботливо зашла за тучи, а фонарики пришлось убрать, так как держать их оставалось разве что в зубах. Второй – когда пришлось на отвесный камень, который никак нельзя было обойти, взбираться по плечам друг друга, а потом вытягивать друг друга. Нет, Вс-вышний явно покровительствует их предприятию, и то, что никто из них не лежит в разобранном виде на дне одного из бесчисленных ущелий, над которыми они прошли, – веское тому доказательство.

Рав Фельдман чувствовал, как болят его перенапрягшиеся руки и ноги, но решительно отказывался поддаваться этой боли. Был бы с ними сейчас Натан, рав Фельдман оставил бы его за главного и сам пошел бы с разведчиками. Здоровья пока хватает, ловкости тоже, а самому все разведать да разглядеть, оно всегда лучше. Но – увы. Непонятно все-таки, что случилось с Натаном! Не похоже на него. Рав Фельдман прикрыл глаза – коли уж все так вышло, так стоит хотя бы воспользоваться возможностью немного подремать. Однако сон не шел. Что-то мешало. Он прислушался. Тревога. Тревога за Амихая. Как-никак любимец, двойник сына. Почему же именно ему он дал это, мягко говоря, не самое безопасное поручение? А потому и дал, что любимец. Рисковать надо не другими, а собой, а если не можешь, то тем, кого любишь. Амбал Менахем Гамарник тоже просился в своих шлепанцах. Вот его как раз не хватало в разведке! Блестящий был бы завал операции.

Он закрыл глаза. Когда Моше-рабейну, учитель наш Моисей, находился в шатре, служившем переносным Храмом, Скинией Завета, буквы бежали перед ним черным огнем по белому огню, а он их записывал. Так появилась Тора.