Четыре после полуночи

До этого Морт не сознавал, насколько он взвинчен. Коротко-пронзительно вскрикнув, он дернулся, выронив трубку на пол, и едва не упал, споткнувшись о проклятую скамейку, которую Эми купила в пару к телефонному столику (и которой никто не пользовался, включая саму Эми).

Он судорожно замахал рукой, схватился за книжный шкаф и удержался на ногах. Схватив трубку, он крикнул:

– Алло! Шутер, это вы?

В эту минуту, когда мир медленно, но верно переворачивался вверх дном, Морт не представлял, кто еще это может быть.

– Морт! – Эми почти кричала в трубку. Он очень хорошо изучил этот тон за последние два года брака: так Эми выражала отчаяние или ярость; сейчас скорее последнее. – Морт, это ты? Это ты наконец, Бога ради? Морт? Мо…

– Да, это я, – сказал он, вдруг ощутив усталость.

– Где ты был, черт возьми? Я уже три часа пытаюсь тебе дозвониться!

– Спал, – ответил он.

– Ты отключил телефон, – заговорила она устало, но обвиняюще, словно вела разговор на старую, надоевшую тему. – Ну, скажу я тебе, лучшего времени ты выбрать не мог, молодец.

– Я звонил около пяти…

– Я была у Теда.

– Ну а кто-то был в доме, – сказал он. – Может…

– Что значит – кто-то был в доме? – резко и быстро спросила она. – Кто там был?

– Откуда мне знать, черт побери, Эми? В Дерри ведь ты живешь, не забыла? Тебе Дерри, мне Тэшмор. Когда я звонил, телефон был занят. Если ты была у Теда, тогда, видимо, Изабелл…

– Я и сейчас у Теда, – сказала Эми, и теперь ее голос звучал странно плоско. – Мне придется пока пожить у него, нравится это тебе или нет. Кто-то сжег наш дом, Морт. Кто-то сжег его дотла. – И неожиданно Эми разрыдалась.

15

Морт настолько зациклился на Джоне Шутере, что первой мыслью, пока он, онемев, с прижатой к уху трубкой стоял в холле единственного оставшегося у них, бывшей четы Рейни, дома, стала такая: поджог – дело рук Шутера. Мотив? Ну как же, детектив, Шутер сжег отреставрированный викторианский особняк стоимостью восемьсот тысяч долларов, чтобы уничтожить журнал. А именно, июньский номер «Детективного журнала Эллери Куина» за 1980 год.

Но мог ли это в самом деле быть Шутер? Вряд ли. От Дерри до Тэшмора больше ста миль, а трупик Бампа был еще теплым и не окоченел, и кровь вокруг отвертки была вязкой, но не засохшей.

Но если он проявил прыть…

А-а, брось, хватит! Скоро ты будешь винить Шутера в своем разводе и считать, что спишь по шестнадцать часов, потому что Шутер подсыпает в твою еду люминал. А потом начнешь рассылать письма в газеты, заявляя, что кокаиновый король Америки – некий Джон Шутер из Вороньей Задницы, штат Миссисипи, что он убил Джимми Хоффу [19]и к тому же является знаменитым вторым стрелком, выпустившим в Кеннеди роковую пулю с травяного холмика в ноябре шестьдесят третьего. Да, Шутер явно не в себе… но неужели ты веришь, что он махнул на сотню миль к северу и спалил твой растреклятый дом, лишь бы уничтожить журнал? При том, что июньские выпуски за тот год можно найти по всей Америке? Будь серьезнее!

И все же… Если он проявил прыть…

Нет, это нелепо. Но, как вдруг понял Морт, он не сможет предъявить этому человеку никакого чертова доказательства. Разве что…

Его рабочий кабинет находился в задней части дома, на перестроенном чердаке бывшего каретного сарая.

– Эми… – начал Морт.

– Как это ужасно! – всхлипывала она. – Я была у Теда, когда позвонила Изабелл… сказала, у нас там минимум пятнадцать пожарных машин… раскатывают пожарные шланги… собралась толпа… любопытные… зеваки… ты же знаешь, как я ненавижу, когда люди останавливаются и глазеют на наш дом, даже когда нет никакого пожара…

Морту пришлось безжалостно прикусить щеку, чтобы подавить невольный смех. Засмеяться сейчас означало проявить нечеловеческую черствость, потому что он знал. Успех в выбранной профессии, увенчавший несколько лет нелегких усилий, стал для Морта долгожданным событием и источником морального удовлетворения; порой ему казалось, что он пробился сквозь полные опасностей джунгли, где гибли большинство искателей приключений, и получил сказочный приз. Эми за него радовалась – по крайней мере вначале, но для нее успех мужа обернулся горьким финалом: ее перестали воспринимать как личность, как индивидуальность и вообще как самостоятельного человека.