Четыре выстрела: Писатели нового тысячелетия

Герман говорит, что коммунист – это «хорошая аттестация. Если что, прошу считать меня писателем-коммунистом. Это гораздо лучше, чем быть художником-акционистом. Я далек от любых видов пустых перфомансов. Левая идеология – мой сознательный выбор в политике».

Реализма он придерживается в политике, отвергая всяческие перформансы. Ему же следует и в литературе, посрамив плесень постмодернизма.

Травма распада большой страны, а потом и дома стала для него толчком к творчеству: «У меня, когда юность махнула ручкой на прощание, было множество травм: душевный разлад вплоть до распада личности, психологический кризис, мировоззренческий кризис, национальная травма, войны на родине. Это всё стало как-то выражаться, сначала в маленьких и саркастических вещах, потом в лирических и даже эпических. Получается или нет, я пока не понял. Наверное, никогда не пойму», – отметил он в одной интернет-конференции.

При этом писательство не было для него случайным. По словам Германа, он всегда чувствовал свое предназначение к этому. «Священная пыль, пыль библиотек, осела – на моих ботинках и в моей душе», – писал он в эссе «Со мной всё хорошо». Иным быть не мог, разве, что меняя временные социальные роли. Таково его существо, таков его образ мысли.

«– Кем бы ты был, если б не писателем?

– Я был бы мертвым. Я всегда знал, что буду писателем, с самого раннего детства. Вопрос был в том, кем еще я буду. Еще я стал юристом, мог бы стать строителем или офицером. Но не стать писателем я не мог, я родился с этой скрипкой и приученным смотреть в глаза чудовищ», – ответил он Захару Прилепину в интервью, которое после вошло в книгу «Именины сердца».

Первые опыты – стихотворные. Герман как-то написал в Фейсбуке: «По почте прислали литературный журнал «Нижний Новгород», выпуск 3/2015. В номере опубликована подборка моих стихов. Первая официальная публикация поэзии. Рекомендовал и помогал Захар Прилепин, за что ему большое спасибо. Напечатаны несколько стихотворений. Некоторые очень современные. А некоторые древние, например, «К Индре» и «Никто ни в чем не виноват», датированные 1988 годом. Мне было 15 лет. Хорошо помню, как я слагал эти строки, во дворе, помешивая кашу из зерна, которую мы варили для зверей на своей “ферме”, раскладывая корма, убирая навоз за животными, и так далее, в селе Шали Чечено-Ингушской АССР. Через 27 лет стихотворения были впервые опубликованы. В литературном журнале “Нижний Новгород”».

«Герман Садулаев – человек, измученный нарзаном политкорректности. Проклятущей политкорректности! И при этом человек, настроенный остро критически по отношению ко всему, что творится в городе, в стране и в мире», – писал Виктор Топоров в рецензии на садулаевский роман «AD» (http://www.chaskor.ru/article/vokrug_odni_7677).

Так уж повелось, что садулаевская точка зрения мало кого устраивает, а потому многие и не стремятся его понять, довольствуясь набором штампов. Герман не пытается заигрывать, балансировать на компромиссах. Он в поисках правды, пути, и в этом деле не может быть никакой политкорректности.

Критики считают его «волком в овчарне» и называют чуть ли не чеченским националистом. С другой стороны, лидер Чечни, как уже говорилось, отказал ему в праве считаться чеченцем, да и писателем. Такова уж судьба человека, который не гнется.

Но всё это еще полбеды. Главная проблема – непонимание, непрочитанность его произведений. В своем Фейсбуке он как-то рассуждал на предмет того, что книга «Прыжок волка. Очерки политической истории Чечни» оказалась не востребованной читателем и практически не вызвала резонанса.

«”Прыжок волка” ухитрился попасть мимо всех целевых аудиторий, то есть мимо всех групп потребителей тех или иных иллюзорных конструкций. Я всегда полагал, что история – настоящая история – сама по себе гораздо увлекательнее всех схем, в которые мы пытаемся ее затолкнуть. И для меня это так и до сих пор. Но не для всех. Многие, если не большая часть публики, в истории хотят найти только подтверждение готовым пропагандистским схемам, с любой стороны», – писал Герман.

В этом же своем размышлении он говорит о том, что эта книга «никакому лагерю не стала приятна», и сам он «ухитрился вообще никому не потрафить», потому как все лелеют свой миф, в котором им комфортно. Герман ставит под сомнения иллюзии и разрушает этот комфорт. И кому такое понравится?..

Так, например, он пишет, что «чеченцам моя книга не понравилась, потому что чеченцы лелеют миф о том, что они были всегда свободными и независимыми, а потом пришла Россия и стала их завоевывать». Русские недовольны, «потому что никак не отвечает их мифам о белом царе-просветителе и про хруст французской булки. Хруст был не булки, а балок во всех аулах горских, которые горели и рушились, и хруст костей горцев, бессчетно убиваемых».