У Садулаева нет никакого чеченского национализма. Он вообще категорический противник национализма. Он неоднократно пишет, что такого народа до последнего времени просто не было. У чеченцев, как и у их тейпов, различные генетические корни. Одна ветвь от хазар, другая от русских, третья от евреев… Чечня у Садулаева – это скорее метафора, символизирующая становление новой национальной формации, которая выковывается не только в жерле войн, но и в качестве противовеса вызовам современности настоящим и будущим. Идеология Дона Ахмеда – только одна из доминант этого становящегося самосознания, но она не самодостаточна, так как национальное самосознание без выхода на имперскость слишком уязвима. И в итоге Дон Ахмед погибает в битве с китайским цунами.
В той же повести “Одна ласточка еще не делает весны” в качестве блаженных, помешанных, которые стали появляться перед войной, выступают как русские (изнасилованная русская учительница), так и чеченцы. Вот и я бы не делал здесь сильного национального разделения, судьба и русских и чеченцев примерно одинакова, как и их вина, да и бич Божий над ними висит по сути один и тот же.
Вообще, что такое национализм? Это не только идеология, но также умонастроение и мировоззрение, при котором собственная нация выделяется как особенная, наделенная некими уникальными качествами, позволяющими поставить ее выше других наций. Есть ли что-то подобное у Садулаева? Безусловно. Чеченцы у Садулаева – особый народ, они никогда и никому не подчиняются, не платят дани (надо ли понимать так, что и налогов не платят?) Эта мысль повторяется у него не раз. И в “Учении Дона Ахмеда”, и в “Пурге”, и в “Биче Божьем”. Все платят, и русские, и кабардинцы, и татары, а вот чеченцы нет, не таковы. Что это, как не признание исключительности собственного народа? “Над чеченцем нет господина, кроме Аллаха” (“Бич Божий”). А чего стоит идея чеченского мессианства, изложенная Доном Ахмедом!
Дон Ахмед – сторонник российской имперской идеологии, так как большая, сильная, имперская Россия выгодна чеченцам: “В единой великой России и мой бизнес будет единым и великим. <…> Подумай сам, зачем чеченцам отделяться от России? Если Чечню отделить, что останется чеченцам? Только сама Чечня. Старые горы, мелкие речки, да остатки нефти” (“Пурга”). Но, к счастью, помимо маленькой Чечни есть большая Россия, которая и должна стать жизненным пространством (sic!) чеченского народа: “И эти пространства, дарованные нам Всевышним Аллахом… – всё земли России. Русский народ вымирает, каждый год коренное население России сокращается на миллион. Если русские земли не заселим мы, это сделают другие, те же китайцы” (“Пурга”).
Национальная исключительность плюс великодержавие, не русское, а чеченское, но, в сущности, какая разница? Чем он лучше Александра Проханова? У Проханова российский патриотизм сочетается с русским национализмом, у Садулаева – с чеченским.
Но можно ли “учение” Дона Ахмеда отождествлять с авторской позицией? С одной стороны, идею чеченского мессианства высказывает не автор и даже не герой-повествователь. Последний даже дистанцируется от наиболее одиозных высказываний Дона. С другой стороны, Садулаев, по всей видимости, не случайно дважды (в “Учении Дона Ахмеда” и в “Пурге”) обращается к этой теме. Дон Ахмед представлен благородным и бескорыстным воином, подобным князю Святославу Игоревичу, одному из любимых героев самого Садулаева. Не желая прямо подписываться под столь радикальными суждениями, Садулаев, тем не менее, их пропагандирует.
Кстати, мрачные (и довольно спорные) рассуждения о деградации чеченского народа под властью Кадырова также не противоречат национализму. Националист острее чувствует боль за собственный народ, тяжелее переживает. Это как раз естественно.
При этом подчеркну, вопреки существующим с советских времен стереотипам, национализм сам по себе еще не является злом и, тем более, не может отождествляться с фашизмом. Другое дело, что у Садулаева в творчестве есть вещи пострашнее.