Четырнадцать дней

Я начала с гостиной. Картины не представляли собой ничего особенного. В основном узнать художника не составляло труда: сразу видно мечтательные речные пейзажи Джорджа Иннесса или изломанный кубизм Джона Марина, но иногда я терялась. Определить автора неподписанной картины бывает удивительно трудно: это ранняя или поздняя работа известного художника, или очень неудачная работа, или подделка? Порой в американскую коллекцию попадал европейский рисунок или рисунок американца, работавшего во Франции. Или же любимая картина известного художника оказывалась «неправильной», то есть принадлежала вовсе не ему, что приводило меня в крайнюю растерянность.

Изредка подобные экспертизы выявляли неожиданные сокровища – например, в дальнем коридоре школы в Англии обнаружили огромный пейзаж кисти Альберта Бирштадта. Обычно находки бывали более скромными. Однажды, просматривая маленькие картины в рамах, сложенные в коробку в подвале, я нашла офорт Уистлера с его монограммой-бабочкой. Когда я рассказала про него клиентам, они никакого интереса не проявили – возможно, понятия не имели, кто такой Джеймс Уистлер, – а я пришла в восторг. Всегда увлекательно иметь дело с шедеврами – просто дух захватывает, – однако в этой коллекции ничего подобного не было, по крайней мере по моей части, и я ничего особенного не ожидала.

Мебель в гостиной была французская: жесткие диваны, обитые тканью, стулья с тонкими ножками, столы с мраморными столешницами. Грант стоял позади меня, Присцилла ушла наверх. Рекс вошел в гостиную, задержался возле меня, взял в руки позолоченную вазу и перевернул ее, чтобы посмотреть на клеймо.

«Николай Второй. Очень мило держать фарфор жертвы убийства в собственной гостиной», – сказал Рекс раздраженным шепотом (он любил выдать что-нибудь шокирующее).

«Она и правда принадлежала царю? – спросила я. – Или просто сделана во времена его правления?»

«Его клеймо». Он протянул мне вазу, но я не стала смотреть: я не занималась фарфором. «Лично я точно не стал бы держать вещи убитого человека на своем столе».

Качая головой, Рекс поставил вазу на место и двинулся дальше. Я подумала про шелковые трусы в моем комоде, про вещи, которые мы все брали домой, – а они принадлежали мертвецам. Правда, не жертвам убийств.

В нашем мире история происхождения и владения имеет большое значение: длинный список известных владельцев увеличивает ценность вещи. Так почему владеть вещью возрастом в сотни лет, переходившей из поколения в поколение, престижно, а получить вещь от одного погибшего – противно?

Имело ли смысл задумываться об этом?

У миссис Наследницы бронзовые статуэтки стояли повсюду: на каждом столе, в каждом книжном шкафу и парами на каждой каменной каминной полке. Тяжелые темные фигуры животных, сцепившихся в смертельной схватке, истерзанные люди – статуэтки выглядели скучно, уныло или сентиментально. Роза Бонёр и Антуан-Луи Бари. Я проверила каждую, не принадлежит ли она американскому художнику, но большинство оказались европейскими, и я оставила их для Гранта.

Закончив с парадными комнатами внизу, я поднялась наверх и обнаружила у столика в коридоре Гранта с небольшой статуэткой в руках.

«А вот и ты, – сказал он. – Если хочешь посмотреть, как лежит бык, то вот так».

«Тот самый „Лежащий бык“?»

«„Лежащий бык“, – кивнул он. – Роза Бонёр ходила на бойню и смотрела, как они выглядят».

«Вряд ли на бойне быки имеют возможность прилечь. Скорее всего, это умирающий бык», – заметила я.

«В любом случае Роза Бонёр находилась рядом и внимательно наблюдала. Просто чтобы ты знала».

Я прошла в дальний конец коридора, где стояла еще одна бронзовая статуэтка – лежащая обнаженная женщина, похожая на нимфу. Она приподняла грудь от земли, отталкиваясь руками и упираясь пальцами ног в затылок – откровенно романтичная и завуалированно эротичная поза. Статуэтка напомнила мне работы одного американского скульптора, и я подняла ее, чтобы посмотреть на оборотную сторону, однако никакого клейма не обнаружила. Я оглянулась на Гранта: он двигался от меня, и мы оказались почти в противоположных концах коридора. Мне пришлось повысить голос. Внизу находились юристы, но больше я бы никого в доме не потревожила.

«Вы уже видели эту слегка порнографичную обнаженную даму? Похоже на работу Гарриет Фришмут, но я не вижу клейма».

Грант резко обернулся и, не отвечая, стремительно метнулся по коридору в мою сторону.

«Европейская, – сказал он, взяв статуэтку в руки. – Я уже осмотрел ее».

Поставив статуэтку на место, он пододвинулся ближе и наклонился ко мне.

«Она здесь», – произнес он конфиденциальным и серьезным тоном, напряженно глядя мне в глаза.

«Кто? – спросила я, но по его поведению тут же все поняла и оторопела. – Здесь?» Я показала на дверь и перешла на шепот: «Прямо в доме?»

«В спальне».

«В спальне…» – повторила я, пытаясь осознать происходящее.

«На кислороде. Можно сказать, это искусственное поддержание жизни».