Читаем Четырнадцать дней полностью

Он скрестил руки на груди и откинулся назад в ожидании. Я оглянулась и увидела направленные на меня настороженные взгляды. Так и знала, что мне не удалось произвести хорошее впечатление на жильцов. Может быть, виной тому запущенное состояние здания, или появление незнакомцев, или моя нелюдимость. Я подумала, не послать ли их всех, но сразу поняла, что не стоит: кто его знает, сколько еще придется просидеть взаперти в этой скотовозке, зараженной коронавирусом.

Внезапно я разозлилась на себя за зарождающуюся внутри симпатию к этим засранцам и желание провести с ними время. Возможно, я уже порядком захмелела, или во мне взыграла обида на то, что на отца всю жизнь смотрели свысока, но внезапно мной овладела решимость их шокировать. Увидеть в их глазах ужас и наконец-то выговориться. Короче, да, мне есть что рассказать.

– Ладно. Вот вам история. Правда, не про меня. Я ее услышала. Вообще-то, это рассказ про рассказчика. Я имею в виду, рассказчик рассказывает историю, которую я услышала, и эта история про рассказчика, рассказывающего историю.

– Да начинайте уже! – заворчал Евровидение.

Я сделала глубокий вдох.

– Вы слышали, что в барах иногда устраивают вечера, когда люди встают и рассказывают истории?

– Конечно! – отозвалась Кислятина. – Каждому дается десять минут, нельзя использовать записи, и история должна быть реальной. Вы про такое?

– Именно! – кивнула я. – Я никогда не бывала на таких мероприятиях, но примерно год назад одна моя подруга… моя подруга предложила встретиться в баре. Кажется, то место недалеко отсюда. Помните времена, когда бармены в «Бёрп касл» одевались как монахи и не разговаривали? Какое-то время там по соседству находилось местечко, где и рассказывали истории – в противовес «молчаливому» бару. Напитки требовалось приносить с собой. Я отправилась туда, прихватив термос «Московского мула». Прямо как сегодня!

Я подняла термос и потрясла им, как идиотка. Возьми уже себя в руки, Есси!

– Когда все началось, я поняла, что подруга не придет, и собралась вернуться в Квинс, но на сцену вышла женщина, и я решила остаться, раз уж каждое выступление длилось не более десяти минут.

– Погодите-ка! Вы ее хотя бы опишите – высокая, низкая, старая, молодая? – вмешался Евровидение.

– Очень высокая, футов шести ростом, – ответила я. – Довольно длинные волосы, но не гривой, а скорее взлохмаченные, подстриженные коротко спереди и по бокам, длинные сзади. Как у Иисуса. Она была одета в джинсы и футболку с длинными рукавами и надписью «Пляжное настроение». Помнится, я еще подумала, что она бы одинаково хорошо смотрелась как с акустической гитарой, так и с лассо в руках. Этакая миленькая хиппи, девчонка-ковбой. Она назвалась именем Прия.

– Да ладно? Девчонка-ковбой по имени Прия? – усомнился Евровидение.

– Тихо! – осадила его Кислятина. – Хватит уже перебивать!

* * *

– Мероприятие вела женщина. Очень энергичная особа по имени Сенга, одетая в ярко-синее платье с рисунком, которое показалось мне совершенно неуместным в Нижнем Ист-Сайде. Она следила за расписанием и за порядком в целом. Я слышала, временами рассказчики были пьяны, или хотели оклеветать кого-то, или просто слишком долго болтали, и ведущая требовалась на случай, если что-то пойдет не так.

Бросив очень теплый взгляд на Прию, Сенга представила ее как новичка, впервые здесь выступающего, и Прия застенчиво вышла под свет прожекторов. Пока она поднимала микрофон на фут выше, подстраивая его под свой рост, я думаю, весь зал на нее глазел. На Манхэттене нечасто встретишь такую женщину.

«Здравствуйте», – наконец сказала она, понизив голос, словно насмехаясь над собой и над самой идеей поздороваться.

Она подняла взгляд в мягкий свет прожектора, и стало ясно, почему Сенга так на нее смотрела. Прия выглядела потрясающе: светлые волосы (где-то между блондинкой и брюнеткой), темные глаза и угловатость во всем – острая челюсть, острые скулы, длинная шея, широкие, словно обструганные, плечи.

А потом она улыбнулась. Именно ее улыбка, помимо всего остального, заставила людей перешептываться – бесхитростная улыбка девушки-ковбоя, странным образом делавшая ее еще сильнее, чем прежде.

«Спасибо за возможность выступить и высказаться. Заранее вас благодарю, – заговорила она и как-то ненатурально откашлялась. – Кажется, я уже упомянула, что меня зовут Прия, и я собираюсь рассказать вам одну историю». Она снова откашлялась, теперь уже с явной наигранностью. «Сразу предупреждаю, начинается она довольно мрачно, но конец будет счастливый, поэтому потерпите. Я знаю, вы пришли повеселиться, и не хочу никого расстраивать. Просто помните, что все закончится хорошо».

Большинство слушателей заулыбались в ответ. Помнится, я еще подумала: «Что бы ни сказала эта женщина, они будут в восторге».

«Так вот, когда-то очень давно я встречалась с одной девушкой. Я и сама девушка, так что в этом нет ничего, гм, неприличного».

Ее слова вызвали осторожную волну смеха.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза