Читаем Четырнадцать дней полностью

«Давайте назовем ее Линн. Месяцев через шесть после начала наших отношений, когда мы прогуливались в парке неподалеку от дома, Линн заявила, что хочет мне кое-что сказать. На дворе стояла осень, все вокруг окрасилось в оранжевое и коричневое, и Линн казалась явно расстроенной необходимостью поговорить со мной. Как и любой другой на моем месте, я предположила очевидное: она хочет разорвать наши отношения. Чему уж тут удивляться: она красивая и добилась гораздо большего, чем я когда-либо сумею добиться в жизни.

Однако мои ожидания не оправдались: Линн рассказала про одного давнего знакомого, преподавателя из ее колледжа. Я бы назвала его профессором, да только не был он профессором и никогда не будет. Он был приглашенным лектором, и Линн у него училась. Однажды вечером, в конце первого семестра, он позвал всех студентов к себе домой. Линн тоже пришла. На вечеринке курили травку и выпивали, все выглядели ужасно довольными: они ведь учатся в колледже, закончили семестр, и этот приглашенный лектор так хорошо к ним относится.

Под конец вечеринки, когда все уходили, лектор попросил мою подругу остаться. И она согласилась, поскольку он ей нравился. По ее словам, любая девятнадцатилетняя студентка осталась бы ради знаков внимания такого мужчины.

Они выпили еще по бокалу вина, а затем он начал к ней приставать. Когда Линн запротестовала, он рассмеялся, навалился на нее и велел вести себя как положено. Именно так и сказал: „Веди себя как положено“. Она сопротивлялась, но он оказался очень силен и мог одной рукой удерживать обе ее руки над головой. Линн проплакала все время, пока это продолжалось, – над тем, что назвала своей собственной глупостью».

Слушатели одобрительно закивали, послышались тихие вздохи, но большинство затаило дыхание.

«После того случая Линн встречала приглашенного лектора в студенческом городке, и он здоровался с ней как ни в чем не бывало. Он явно не стыдился содеянного, но и никак не домогался ее снова. Для него каждый просто получил свое: он пригласил девушку к себе, взял то, что, по его мнению, заслуживал, и оставил ее разбираться с последствиями самостоятельно.

Разобраться получалось не очень. Чем ближе к лету, тем сложнее становилось учиться. Линн пропустила итоговые экзамены и в конце концов бросила учебу. Хотя в следующем году тот лектор уже не преподавал, Линн решила не возвращаться в колледж. Она провела год дома, в тяжелейшей депрессии, и только благодаря чудесным родителям сумела оправиться и вернуться к учебе – уже в другом колледже, подальше от первого, почти два года спустя после насилия со стороны преподавателя.

Линн рассказывала мне все во время прогулки по лесу; под конец, когда мы уселись на поваленное дерево, она уже рыдала. Я прижала ее голову к груди и сказала, что мне очень жаль. А еще красочно живописала, что бы хотела сделать с тем лектором – а именно убить его средь бела дня, на глазах у всех, кого он знал. Я надеялась ее подбодрить, а она только больше расстроилась. На мой вопрос почему, она объяснила, что боится: теперь, когда она мне все рассказала, не брошу ли я ее? Не буду ли смотреть на нее как на ущербную, испорченную, нежеланную?

Я ответила, что такое невозможно. Просто в принципе. Мы пошли обратно домой, и я старалась оставаться рядом непрерывно следующие двадцать четыре часа. Старалась не дать ей почувствовать себя уязвимой или одинокой. Я хотела убедиться, что она знает: если что-то и изменилось, то только то, что я люблю ее даже больше, чем раньше, ведь рассказать кому-то подобные вещи можно только из любви – и от такого любовь лишь крепнет».

Прия опустила глаза, и я решила, что история закончилась. Не ожидала я услышать подобное в баре. Обычно рассказывают что-нибудь смешное, какой-то конфуз из жизни. Несколько человек захлопали, но Прия снова подняла взгляд и сделала едва заметный жест рукой, показывая, что собирается продолжать.

«Держа Линн в объятиях, я думала, как отомстить тому человеку, каким способом я могу это сделать».

Раздались редкие смешки, но Прия не улыбалась.

«Все случилось за пять лет до признания Линн, и найти виновного оказалось не так-то просто. Я приступила к поискам на следующий же день. В те времена Интернет был не такой, как сейчас, поэтому пришлось сделать пару осторожных запросов, причем в секрете от Линн. В конце концов я все же его нашла: он жил в Нью-Йорке и по-прежнему работал приглашенным лектором в одном из колледжей.

Как я уже упоминала, мы с Линн находились в сотнях миль севернее Нью-Йорка, в лесах Вермонта. Несколько дней я ничего не предпринимала, размышляя над ситуацией: одно дело, если бы он проживал в соседнем городе, совсем другое – когда он так далеко. Мой пыл несколько охладел. Поначалу. А затем сам факт, что этот человек все еще существует и обитает в студенческом городке, имея доступ к таким же девушкам, какой была моя подруга, снова стал распалять мой гнев».

Прия заулыбалась, словно девушка-ковбой, рассказывающая о неудачных попытках заарканить бешеного теленка.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Люди августа
Люди августа

1991 год. Август. На Лубянке свален бронзовый истукан, и многим кажется, что здесь и сейчас рождается новая страна. В эти эйфорические дни обычный советский подросток получает необычный подарок – втайне написанную бабушкой историю семьи.Эта история дважды поразит его. В первый раз – когда он осознает, сколького он не знал, почему рос как дичок. А второй раз – когда поймет, что рассказано – не все, что мемуары – лишь способ спрятать среди множества фактов отсутствие одного звена: кем был его дед, отец отца, человек, ни разу не упомянутый, «вычеркнутый» из текста.Попытка разгадать эту тайну станет судьбой. А судьба приведет в бывшие лагеря Казахстана, на воюющий Кавказ, заставит искать безымянных арестантов прежней эпохи и пропавших без вести в новой войне, питающейся давней ненавистью. Повяжет кровью и виной.Лишь повторив чужую судьбу до конца, он поймет, кем был его дед. Поймет в августе 1999-го…

Сергей Сергеевич Лебедев

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза