Четырнадцать дней

Чаще всего я бегал вместе с нашим псом Сейдоном – еще довольно молодым для таких многомильных пробежек, в отличие от пса постарше, который бегать перестал из-за возрастного артрита, предположительно типичного для пожилых боксеров. Мы обожали Сейдона. И сейчас обожаем – так, как можно любить ушедших. Мы взяли его из приюта для бездомных животных в Стоктоне. Я полюбил Стоктон, потому что чем больше его узнавал, тем сильнее он напоминал мне Окленд. И по той же самой причине моя жена любила Окленд, где мы познакомились: он напоминал ей Стоктон.

Когда мы взяли пса, его уже звали Посейдон – бог моря, но мы никогда не называли его так, только сокращенным именем Сейдон. Иногда Сайдс. Или Нахал. Или Папа Сайдс, а порой – Сапа Пайдс. Так бывает с кличками: для любимчика всегда находится множество прозвищ. То же самое было и с нашим сыном: как мы его только не называли с тех пор, как он родился, и до тех пор, пока не стал смущаться, если к нему обращались не по полному имени.

Жизнь в горах прекрасна по многим причинам, включая замечательные пробежки, чистый воздух, отсутствие городских проблем, толп и того, из чего толпы состоят, – людей. В целом у нас не возникало каких-то проблем с людьми. Не считая торчков. Не знаю точно, какие именно наркотики они употребляли, скорее всего метамфетамин, или что там еще им удавалось надыбать. Эти странные бородатые жители гор обитали в своих машинах. На нашей сельской дороге не составляло труда поживиться брошенным без присмотра добром.

И тут на сцене появляется торчок на «форде-эскорт» с вашингтонскими номерами. Впервые я увидел его, когда он заряжал украденный автомобильный аккумулятор с помощью украденной же панели солнечной батареи – на проселочной дороге, еще более захолустной, чем наша, которая на карте в моем телефоне значилась как «Эсмеральда», однако я так нигде и не нашел указателя с этим названием, хотя и пробежал вверх, а затем вниз с горы, где дорога превращалась в грунтовую и единственными признаками обитания людей являлись ворота и почтовые ящики. Сосредоточенно высунув язык, торчок полностью погрузился в процесс хищения и преобразования солнечной энергии с помощью ворованной аппаратуры. Он был одет в комбинезон и выглядел как Чарльз Буковски, если бы тот пристрастился к мету вместо бухла. Когда мы с Сейдоном пробегали мимо, торчок нас не заметил. В следующий раз он обогнал нас на своем «форде» без глушителя – слишком быстро и всего в дюймах от меня и Сейдона. Я почти инстинктивно показал ему средний палец и увидел в зеркале заднего вида, что он заметил мой жест. И мой палец явно нажал на какую-то его кнопку.

Вскоре после того инцидента я бежал вместе с Сейдоном круто вверх, и в моих шумоподавляющих наушниках на полную громкость играла музыка: забегая на горку, я обычно включал что-нибудь энергичное, а всякие подкасты и аудиокниги слушал на спусках и ровных участках. Впрочем, там, где мы жили, дорога в основном шла то вверх, то вниз, поэтому я постоянно переключал с одного на другое и менял громкость.

Конечно же, хреново потерять любимую собаку – точка. Хуже только потерять ее из-за торчка на ревущей машине, который не в состоянии уследить за дорогой. Но как насчет потерять любимую собаку из-за кого-то, кто мог убить ее намеренно, причем пес умер прямо у вас на поводке?

Как вы поняли, речь про того самого торчка на «форде» с вашингтонскими номерами. Не знаю, почему он остановился и вышел из машины. Этого я никак не могу понять, – если он задавил Сейдона специально, из-за того моего неприличного жеста. Он пытался притвориться, будто все получилось случайно, и так избежать официального обвинения? Ответ я никогда не узнаю.

Он подошел ко мне, размахивая руками, типа: «Прости, чувак, прости, ты в порядке?» Должно быть, в ответ на моем лице появилось какое-то жалкое выражение, словно я нуждался в утешении, но на самом деле оно не соответствовало происходящему внутри. При виде лежащего на дороге Сейдона, явно мертвого, с еще открытыми глазами, я почувствовал ярость – почти столь же чистую, как любовь. Я набросился на торчка и выложился по полной.

Лучшие поводки для собак долговечны и очень прочны, их трудно порвать. Первый удар я нанес пластиковой рулеткой, из которой вытягивается шнур, и это всего лишь ошеломило торчка. По его сосредоточенному взгляду я понял, что медлить нельзя, и сделал подсечку, которой однажды научил меня сын, занимавшийся карате. Подсечка вышла кривая, но сработала. Я приземлился на торчка, все еще держа поводок в руке. Ни секунды не колеблясь, я принялся наносить удары рулеткой снова, и снова, и снова. Пластик даже не потрескался, и шнур не втянулся, ведь на другом конце по-прежнему лежал мертвым грузом мой любимый пес. Когда тело торчка обмякло, я поначалу не особо испугался.