Чезар

— Убогие! — рычал Сашка. — Сидят в администрации, рожи малахольные! Нормальная, говорят, дорога. Я говорю Бражкину: съезди в Фёдоровку после дождя, погляди! А он с лесником на уазике приедет и говорит: нормально! Где нормально? Такую страну просрали! Это же всё насажено американцами, всё вот это безразличие, разгильдяйство! Это они нас научили вот так жить, плюя на всё. А что? Всё же продаётся и покупается! Вот и живём! Кирюха, это диверсия! Развал страны силами американской агентуры. Вот этот Бражкин и есть агент госдепа — за такие дороги расстреливать надо! Взять дюжину таких Бражкиных и расстрелять на площади Революции из пулемёта!

Ближе к Тюлюку дорога выровнялась, как и Сашкино настроение. Он опять переключился на военные сводки и повеселел. В грядущей победе над Ордой он видел залог нового мира, который вернётся к своим первоосновам. И в этом мире всё будет другим, и дороги в том числе.

— Потому что исконный славянин — человек оседлый. Не варвар-кочевник, который гадит там, где ест. У славян всегда был культ чистоты, материальной и духовной, а что мы имеем теперь? Русских считают грязной нацией! Мол, вот, у башкир деревни аккуратные, а у нас всё полынью поросло! Выкусите! Это вы же, глобалисты, столько лет втаптываете нас в грязь! «Солярисы» нам свои навязываете! Получайте теперь, гниды русофобские! Ещё поглядим, кто будет смеяться последним.

В боковом зеркале я иногда ловил взгляд Лиса. Он безразлично смотрел в боковое окно, но по его лбу было понятно, что Сашка его достал.

— А вы куда вообще едете? — спросил тот, развернувшись вполоборота.

Он словно впервые осознал, насколько странной компанией мы путешествуем.

— Куда едем, сказать не могу, — ответил я честно. — Рыкованов поручил. Нам сейчас главное машину найти. Но если спрашивать о нас будут, сильно не рассказывай. Не надо.

— Ясно, — кивнул он, думая уже о чём-то своём.

После Тюлюка начался асфальт, и через полчаса мы вынырнули на трассу М-5, деловую, монотонную, пахнущую гарью и дизтопливом, вспотевшую от тумана. Нас засосало в вереницу медленных фур, которые натужно ползли в гору, а ещё медленнее — с горы. Водители встречных грузовиков смотрели вперёд с роковым равнодушием: для них это был ещё один бесконечный день за рулём. Сашка обгонял в самых неподходящих местах, проклиная пробки — «эманации мегаполисов».

Трасса была обычной, и никаких кордонов до самого поворота на Юрюзань и Катав-Ивановск я не заметил, разве что проехала навстречу колонна военных «Уралов».

Я думал о Вадике, уроженце Катава, бывшем следователе, бывшем друге. Дома ли он? Жив ли? Что он скажет на мою просьбу о помощи? У него есть повод послать меня, но он знает тяжёлую руку Рыкованова и должен понять, что теперь мы на одной стороне. А как быть с остальным?

Я появлялся на его пороге осенью 2009 года, но разговора не получилось. Он больше не отвечал на звонки. Он вычеркнул меня без истерик, без обвинений, со свойственной ему однозначностью.

Идея ехать к Вадику раздражала меня, но в этом раздражении была моя слабость. Я бесился, потому что боялся и чувствовал вину, а вину тяжело признавать, и для признания нужна обстановка, а сейчас всё происходит на бегу, вынужденно, корыстно. Мне стоило поговорить с ним давно, но как? Сначала он не отвечал на мои звонки, а потом его телефон зарядил бесконечными «Абонент находится вне зоны доступа».

Сашка спросил адрес, чтобы забить в навигатор, а я не смог вспомнить улицу, на которой жил Вадик. Я сказал, что покажу место, если вообще сумею найти дом в паутине улиц одноэтажной части Катав-Ивановска.

Сашка вдруг обернулся к Лису и спросил с нажимом:

— Тебе сколько лет? Двадцать с чем-то? Ты как считаешь, прав Путин?

Лиса отреагировал не сразу. Морщина собралась на его лбу.

— Война — грязное дело. Я против войн вообще.

— Ха-х! — фыркнул Сашка. — Удобная позиция. Я — не я, и хата не моя. Нормально, нормально! Сынов Родины растим! А всё потому что соцсети — продукт западных корпораций — внушают молодёжи, что они люди мира! Убивают в них чувство причастности к русским идеям. Из молодёжи делают предателей и подонков, которые ждут часа, чтобы ударить нашим солдатам в спину. Так получается?

Он снова повернулся к Лису. Тот ответил:

— Я не собираюсь никому бить в спину, и американцы тут не при чём. Может быть, нас по-разному воспитывали, но в моём детстве всегда говорили: «Лишь бы не было войны». Меня учили, что наша военная доктрина — оборонительная. Мне внушали, что война — худшее, что может сделать человек, и каждый тост моего деда всегда был за мирное небо надо головой. А ещё я книги читал, и в них уже давно всё сказано.