Чезар

— А! — засмеялся Сашка с видимым удовольствием. — То есть войну, по-твоему, начали мы? То есть Орда, стоящая в ста километрах от наших границ — это пустяки? И то, что мир находился на грани Третьей мировой войны, ты видеть не хочешь? Очень удобно уткнуться носом в книжку, пока другие решают проблемы мира. Конечно, мы будем сидеть в тылу и поплёвывать им в спины! Но в этом и проявляется величие нашего главнокомандующего, который принял огонь на себя! Который спасает даже вас, предателей! Вот настоящее величие! Подумай!

— Подумаю.

— А пока думаешь, наши войска победят.

— Не победят.

— Что? — взвился Сашка. — Веришь в эти байки про секретное оружие сарматов? Да они коневоды!

— Я про оружие не знаю, — проговорил Лис. — Но чтобы одержать полную победу в войне, нужно не только одолеть врага, но и единолично переписать историю. Это и было главным правом победителя: сочинить свою легенду о событиях. Но уже с Крымской войны, с развитием газет, это стало сложнее, а теперь тем более. Война никогда не бывает чистой, справедливой, победоносной. Война это всегда грязь и ужас. Она всегда оставляет клеймо на тех, кто её начал. И сегодня его уже не скрыть под слоем мифов. Мир слишком изменился.

— Ничего не изменилось, — возразил Сашка. — Человек остаётся человеком. А нелюди — нелюдями.

Лис не ответил. Он уже утонул в своих лисьих мыслях. Кэрол сидела напряжённая, сложив руки на колени, как школьница.

Обогнув Юрюзань, мы ушли в сторону Катав-Ивановска, пронеслись по прямой дороге и скоро попали в орбиту города, в царство дощатых заборов и мрачных домов. Дома утопали в зелени и казались нежилыми. У ворот стояли старые машины или мотоциклы «Урал», были свалены доски и кучи щебня. Но ближе к центру дома стали веселее, и открылся вид на холмистую часть города. Улица Нагорная, сделав два крутых виража, вывела нас на дорогу вдоль заводского пруда с тонкой стрелкой плотины. По правую руку тянулась живописная скала замысловатой формы, изрезанная горнопроходческим инструментом. Вдали сверкал словно россыпь игрушек центр города, ослепительный на фоне затянутых дымкой гор. Небо подпирала колоннада заводских труб, и казалось, архитектор специально вписал её в ложбину гор, чтобы укрепить линию горизонта. Катав-Ивановск так сросся со своим ландшафтом, что уже трудно было понять, что здесь природное, а что принесли с собой горнозаводцы.

— Теперь куда? — спросил Сашка нетерпеливо, когда мы проехали мимо проходной завода.

— В район городской больницы.

Мелькнула рафинадным боком церковь, и начались двухэтажные постройки разных эпох: здесь были старинные особняки, сталинские дома с эркерами, плоские новоделы и магазины, уродливо заросшие вывесками. Через квартал пятиэтажных домов мы вывернули на дорогу, ведущую в глубь частного сектора, где Катав-Ивановск резко стих и превратился в апатичную деревню с прямыми улицами. Где-то здесь жил Вадик.

Глава 6. Бывший друг

Дом я узнал не сразу. Мне помнился его ярко-зелёный фасад, но его перекрасили, и шелушащаяся старая краска осталась только на воротах. Стены затянули розовым сайдингом, отчего дом походил на пластмассовую игрушку.

Улица была грунтовой, широкой и пыльной. Дом находился ниже уровня дороги. Я спустился к воротам и несколько раз постучал. Надрывно залаяла собака. Я заметил движение в окне, и вскоре по ту сторону ворот зашлёпали тапочки, хрюкнул засов, и девочка лет шести уставилась на меня снизу вверх. Во рту у неё был леденец. Она клацала о него зубами и размазывала вокруг рта грязную слюну.

— Вам кого? — спросила она растерянно.

— Здравствуй. Я друг твоего… Я друг Вадима Резяпина. Он ещё здесь живёт?

На лице девочки мелькнуло облегчение, дверь с грохотом захлопнулась, и послышалось шлёпанье ног.

— Па-а-ап, там к тебе какой-то дяденька, — кричала она.

Теперь по ту сторону калитки приближались другие шаги, шоркающие, деловые, раздражённые, хлябающие задниками — шаги селянина, которого оторвали от работы. Пульс застучал в висках, словно на меня наползал танк.

Вадик открыл дверь, стоя передо мной с голым торсом, в трико и смятых кроссовках. За десять лет он стал как будто ниже ростом, поправился, наел живот, отделённый от красной груди белой складкой на коже. Его кудрявые волосы были коротко острижены и начали лысеть по бокам, отчего его чуб выглядел, как полуостров. Прямоугольное лицо стало ещё шире и обрело кирпичный цвет и такую же тяжесть. Близко посаженные глаза как и раньше немного косили. Татуировка змеи на правом плече потеряла форму, напоминая теперь дождевого червя.

— Вадик, привет, — сказал я.

В голове мелькал калейдоскоп сценариев разговора, но хорошего среди них не было.

— Приве-ет, — сказал он, растягивая гласные, глядя на меня с плотоядностью, словно готовился вцепиться в шею.

Он отступил, словно бы приглашая во двор. Я кивнул на машину.

— Со мной ещё люди. Молодые.

Вадик пошёл в дом и крикнул оттуда:

— И молодые пусть заходят.

Я вернулся к машине и поблагодарил Сашку.