Чингисхан. История завоевателя Мира

Два дня их ни о чем не спрашивали, и письмо проверки и расследования оставалось запечатанным. На третий день, когда солнце благополучно поднялось на востоке, день судьбы мятежников достиг запада отчаяния, и весна жизни лицемеров приблизилась к ее осени. Было устроено еще одно собрание, и /47/ все сошлись вместе. Менгу-каан произнес такие слова: «Вот что было рассказано о вас. Это невероятно и непостижимо, и это невозможно услышать слухом разума и принять душой мудрости. Однако такие грезы, раз уж они возникли в мыслях людей, дело нешуточное, и слухи о таких речах, раз уж они слетели с людских губ, уже не пустые слова, поэтому благородство [нашей] души и чистота [нашей] веры приказывают нам и требуют провести расследование и рассмотрение этого дела, чтобы чело уверенности было очищено от пыли колебания и покров сомнения сброшен с лика солнца правды и истины и чтобы, коли это ложь и наговоры, клеветник и лжец понес бы наказание на страницах этих событий и человечество получило бы урок и предостережение».

И было приказано, чтобы никто не входил в орду и не покидал ее, и он велел взять под стражу некоторых эмиров и нойонов, таких как Ельчитей-нойон, Таунал, *Ката-Курин, Джанги, *Канн-Хитай, Соргхан, Таунал-младший, Тогхан и Ясаур[1630], каждый из которых считал свой /48/ чин и свое положение настолько высокими, что даже небеса не имели над ним власти, а жемчужины из их ожерелья, нанизанные сменой дней и ночей, не могли рассыпаться. Возможно, им не были известны [следующие стихи]:

И разве есть на свете кипарис, который Он, одарив вначале стройностью, не заставил затем согнуться от горя?
И не всякий кусок сахара можно проглотить; и пить приходится то чистую [жидкость], то мутные отстой.

И [также были задержаны] некоторые другие начальники туменов из числа вождей мятежников, имена которых пришлось бы слишком долго перечислять; и изучение и расследование этого дела началось.

Несколько эмиров и чиновников во главе с Менгесер-нойоном как главным яргучи несколько дней вникали в тонкости и хитросплетения этого дела, продвигаясь с величайшей осторожностью. Поскольку узники противоречили друг другу, не осталось никаких сомнений в их виновности. И в своем стыде и раскаянии они безмолвно воскликнули: «О, если бы я был прахом»[1631] Они обо всем рассказали и признались в своем преступлении. Менгу-каан, следуя своему похвальному обыкновению, пожелал забыть о происшедшем, поскольку «прощать, находясь на вершине власти, — одна из основ великодушия». Однако царевичи и эмиры сказали: «Неосторожность и чрезмерная уверенность в отношении врага не имеют ничего общего с мудростью и добродетелью.

И использовать бальзам вместо меча
В важных делах так же вредно

,Как использовать меч вместо бальзаме[1632].Бесполезно наносить бальзам на то место, где ты должен оставить шрам[1633].

И если мудрый человек, одержав верх над злым врагом, промедлит с отмщением ему, это в действительности будет далеко от истинного благоразумия и подлинной дальновидности и в конце концов станет причиной сожаления[1634] и раскаяния.

Доброта не оказывает воздействия на нечестивцев; она подобна семенам, брошенным в соленое болото: они не приносят плодов, и пусть одно облако за другим проливает на них дождь, от него не будет никакого проку, и не вырастет из них нечего.

Дерево, чья внутренность горька, посади ты его хоть в райском саду
И поливай его корни чистейшим медом и чистым мускусом из райского ручья,
Все равно в конце концов проявит свое естество и принесет все те же горькие плоды[1635]

.

И если бы наказание не было необходимым и великие короли и могущественные монархи могли обходиться без него, то не были бы ниспосланы стихи о «Железе и мече», и не было бы никаких повелений относительно воздаяния, которое есть основа долговечности, и рождения, и роста: «Для вас в возмездии — жизнь, о обладающие разумом/»[1636].