«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время)

Именно при Омар-хане возникает историографическая легенда о происхождении кокандской династии Минг от некоего Алтун-Бишиха — мифического сына Захир ад-Дина Бабура, правившего, как известно, в Фергане до его изгнания Шайбанидами и основания империи Великих Моголов в Индии. Потомки Алтун-Бишиха, согласно кокандской историографии, правили в Фергане с XVI в. (хотя известно, что в действительности до XVII в. включительно она входила в состав Бухарского ханства). Как и бухарские Мангыты, кокандские Минги последовательно проводили идею о большей законности прав на престол Тимуридов из Чагатайского улуса, нежели Чингизидов — выходцев из Золотой Орды. А поскольку Бабур по материнской линии принадлежал к ханам Могулистана, т. е. чагатайской ветви «золотого рода», то новые кокандские ханы представали в глазах подданных и соседних правителей как прямые наследники законной династии[333]. Тем не менее в переговорах с китайским императором кокандский Мадали-хан заявлял: «Моя родословная плоть от плоти доходит до самого Чингиз-хана хана, и я потомок ханов во плоти»[334]. Несомненно, происхождение от Тимура (по некоторым сведениям, платившего в своё время дань империи Мин) в глазах правителей Китая не было столь значимым, сколь происхождение от Чингис-хана, что и предопределило выбор генеалогии кокандским ханом в переговорах.

Тем не менее такая легитимация власти кокандских ханов оказывалась уязвимой в случае претензий на власть прямых потомков Чингис-хана. Так, в 1853 г., отправляясь в поход на кокандскую крепость Ак-Мечеть, оренбургский и самарский генерал-губернатор В. А. Перовский взял с собой казахского султана Иликея (Ер-Мухаммада Касымова, также потомка Абулхайра), который в 1845–1852 гг. уже признавался в ханском достоинстве хивинскими властями[335]. Мы не нашли в источниках прямых указаний на то, что Перовский намеревался выдвинуть султана в качестве претендента на кокандский трон (как он планировал в отношении другого казахского султана Бай-Мухаммада во время своего же «зимнего похода» на Хиву в 1839/1840 г.), однако, по-видимому, сами власти Коканда заподозрили такую возможность. На это указывает тот факт, что кокандские чиновники из осаждённой Ак-Мечети обменивались посланиями и вели переговоры не только с В. А. Перовским, но и с самим Иликеем, хотя султан никакого официального статуса в походе на кокандскую крепость не имел[336]. Нет сомнения, что Перовский намеревался использовать в качестве дополнительного инструмента борьбы с кокандцами тот факт, что они, будучи подданными хана с сомнительной легитимацией, противостоят русским, среди которых находятся и «природные» Чингизиды (помимо Иликея, Перовского сопровождали ещё несколько казахских султанов).

Итак, ссылка на происхождение не только от Чингис-хана, но и от Тимура — весьма специфическое явление, имевшее место в политической жизни Средней Азии XVIII в. и в особенности в XIX в. По мнению казахстанского исследователя Т. К. Бейсембиева, среднеазиатские правители этого периода стали выдвигать идею, которую он назвал «возрождением чагатайской государственности». Её суть заключалась в том, что две последние ханские династии — Шайбаниды и Аштраханиды — объявлялись незаконными: они происходили от Джучи, основателя Золотой Орды, и, следовательно, не имели права на трон в улусе, принадлежавшем потомкам его брата Чагатая, которые сначала поддерживались, а затем были сменены на троне Тимуром и его родом[337]. Соответственно, новые правители (Мангыты, Кунграты, Минги), свергнув этих «пришлых» ханов, стали восстановителями чагатайской государственности, разрушенной джучидскими династиями.