Безусловно, мы не можем утверждать, что именно этот инструментарий обеспечил в полной мере нечингизидским правителям легитимацию сначала в XV–XVI вв., а затем и в XVIII — начале ХХ в. (Минги правили до 1876 г., Мангыты и Кунграты — до 1920 г.). Конечно же, следует учитывать и кризис Дома Чингизидов, утрачивавших авторитет в результате собственных междоусобиц, распада государств имперского типа, неспособности адаптировать свои политические взгляды и претензии к изменявшимся условиям. Другим важным обстоятельством стало всё возраставшее влияние вождей кочевых племён, на которых были вынуждены опираться последние ханы-Чингизиды, постепенно уступая им фактическую власть в своих государствах. Со временем именно эти родоплеменные аристократы сами стали выбирать, кого возводить на престол (приглашая даже Чингизидов из Казахстана на троны Бухары, Хивы и Ферганы), пока не сочли, что в результате их действий авторитет «золотого рода» упал настолько, что их может безболезненно сменить другая династия, прежде воспринимавшаяся Чингизидами как «чёрная кость».
Зачем же в этих условиях новые династии апеллировали к чингизидским традициям — либо прямо, либо опосредованно через тимуридские? Ведь в глазах представителей «золотого рода» предъявляемых ими оснований было всё равно недостаточно для формального признания прав Мангытов, Кунгратов, Мингов на престол, и для Чингизидов они являлись узурпаторами, дерзнувшими нарушить монополию «золотого рода» на ханский титул и верховную власть. Думаем, что эти сложные политико-идеологические конструкции были адресованы не Чингизидам (которые для новых династий были уже «пройденным этапом»), а в какой-то мере иностранным державам, которые могли не разбираться в тонкостях перехода власти в тюрко-монгольских государствах, и в особенности другим родоплеменным аристократическим кланам внутри собственных государств. Ведь захват трона в результате свержения Чингизидов породил опасные прецеденты, которые могли быть обращены и против самих узурпаторов: любой могущественный клан в Бухарском, Хивинском или Кокандском ханстве мог последовать примеру, соответственно, Мангытов, Кунгратов и Мингов, свергнуть их и точно так же захватить трон и объявить себя ханом. Поэтому, едва укрепив свои позиции на тронах, новые правители постарались противопоставить себя другим равным по статусу аристократическим кланам, возвыситься над ними, ссылаясь на родство с Чингизидами, преемство от них. Впрочем, в полной мере отдавая себе отчёт, что чингизидское происхождение перестало являться главным и единственным основанием для претензий на трон, узурпаторские династии задействовали и другие факторы легитимации, равно как и их противники.
§ 5. Отмена «чингизова права»: изменение правового статуса казахской элиты в XVIII–XIX вв
Борьба Российского государства за «золотоордынское наследство», начавшаяся в XVI в. с аннексией Казанского, Астраханского и Сибирского ханств, завершилась лишь в XVIII в., когда под властью Российской империи оказались Казахстан (1731 г.) и Крымское ханство (1783 г.). Несмотря на то что российские правители уже с XIV в. имели опыт взаимодействия с кочевыми подданными, имперская политика в отношении этих новых территорий далеко не всегда была последовательной и непротиворечивой. Особенно ярко это проявилось во взаимодействии имперских властей с казахской правящей элитой.