Чёрное солнце

– Нет здесь никого! – донёсся раздражённый крик с другого конца комнаты. Я вздрогнула. Послышался стук каблуков. Блондинка в широких очках с тонкой оправой, широких джинсах и до ужаса старой и растянутой кофте, что виднелись плечи, вышла из-за вешалок с плотно висящими костюмами и платьями в аккуратных упаковках. – А, это ты, – она мельком глянула на Мэдоку, потом на меня, голос у неё был приятный. – Чаю хотите?

– Нет, мы сразу к делу.

– Внимательна, – она сняла очки, и без очков она была милее.

– Нужно средневековое платье для дамы.

– Цвета?

– Слоновая кость и седая сорока.

Швея ухмыльнулась уголком губ.

– Я бы взяла цедру апельсина и кофейный взгляд.

Они начали говорить на каком-то неизвестном мне языке.

– Значит договорились?

– Ага. Цена?

– Тридцать.

Она прыснула.

– Шутишь?

– Нет, – Мэдоку оторопел.

– Пятьдесят по старой дружбе, и если ты отдашь мне модель, – она кивнула на меня.

– Это не модель! Это заказчик!

– Вегетарианцы разделяют свинину и говядину?

– Ужасная.

– Жмот.

Я села за столик в углу.

Они ещё долго о чём-то спорили, но потом пришли к общему мнению и разошлись.

– На сколько вы согласились?

– Это не важно. Твои родители продали няньку, чтобы купить тебе платье.

Я очень сильно обиделась. Мэдоку начинал вызывать у меня подозрение. Подозрение было у меня в крови, я не могу относиться нормально к людям, и не ждать от них подвоха, хоть он и не человек.

– Какой момент ты считаешь переломным? – вдруг спросил он меня.

– Смерть Серова.

– Не появление Гаврилова?

– Сначала умер Серов, потом появился Гаврилов.

Мэдоку подумал.

– Хочешь поговорить о твоём друге?

Я пожала плечами.

– А что о нем говорить, я уже почти ничего не помню.

– То есть, он не был особенным?

Начинался дождь, крыша библиотеки уже виднелась за деревьями, холодало.

– Нет, не был. Это не имеет значения, его душа досталась дьяволу.

Я не знала, зачем Мэдоку знать про этого друга, но скрывать от него что-то было глупейшей ошибкой, он все равно рано или поздно, от меня или через других людей узнает, как было все на самом деле.

Мэдоку выбрал самый безлюдный угол в библиотеке, там, по крайней мере, было тепло, взял какую-то старую зачитанную книгу, и сел, как ни в чем не бывало. Я надеялась, что он хотя бы расспросит меня про друга, но все оказалось ещё хуже, теперь он, возможно, залезет мне в разум, прочитает мои заметки, узнает то, о чем я, возможно, могла бы умолчать. А опасность может крыться даже в изложение мысли, в том, как я могла бы подать ему это, и что он может увидеть в моей голове. Демонам не составит труда до сатаны достучаться, если им что-то нужно.

– Совсем не хочешь про него ничего сказать? – испытывающе посмотрел на меня Мэдоку, откладывая книгу перед собой.

– А что я могу сказать? – я не нервничала, сдерживала волнение. – Он был неплохим, но как жертва – лучше.

Когда во мне заговорили первые человеческие черты характера, это заставило меня напрячься, но я даже не могла предположить, как глубоко в прошлое это заставит окунуться. Мне нравился Мэдоку даже из писем. Нравился его темперамент, манера, которую он не спешил скрывать, особенности характера, изъяны в нем, которые в вампирском обществе считались дурным тоном, за который шло сравнение с демонами (в такие моменты очень сложно понять, да и потом тоже не легче, поступил ли ты правильно, отказываясь от общепринятых правил, принимая философию совсем других существ, не пользующихся авторитетом среди родителей и взрослых. Этот вопрос очень долго меня мучал, и продолжает делать это до сих пор, но я пришла к выводу, что это случилось бы все равно). Один факт того, что я испытывала симпатию к демону, то, что он демон, меня не особо волновало, одновременно и пугал, и радовал, и доставлял удовольствие. Тогда, капля боязно существовавшего во мне тепла, была совсем незначительной, чтобы ее заметить, мне потребовалось время.

Его письма пропахли страхом, на который не очень-то хотелось обращать внимание, бархатом, серебром и нежным парфюмом матери, густо перемешанного с любовью. Демонов осуждали за чувства. Они и демонами-то и не были, просто любовь считалось пороком. Милые добрые существа, вызвавшие зависть вампиров тем, чем те не были наделены. Глупо и обидно. Обидно, потому что я всегда, ну, часто, питала пустые иллюзии о благородности и справедливости моего рода, но они были слабы даже в своём предназначении.

Мэдоку мне нравился, хоть я и знала, что мы никогда не увидимся, да и не нужно было. Запретные желания лучше не поощрять. Этот секрет мне пришлось зарыть глубоко в землю, иначе он погубил бы меня. Тогда мне со многим пришлось смириться, слишком со многим. В то же время ушёл Клод, а затем полный холод ко всему, равнодушие, и сплошной чистый горизонт. Источник, который невозможно потревожить.

Мэдоку уставился на меня не с удивлением, больше с интересом.

– Если бы я была рыжей, ты бы на меня так же смотрел?

Он смущенно посмеялся.

Ирония была в том, что чувства во мне стали пробуждаться с новой силой, и я знала, что меня это погубит. Как только ты теряешь бдительность, можно считать дело проваленным.