Чёрные крылья

Где-то там, за пределами пыльной, засаленной квартирки, в которой мы втроём с Аней откупоривали пузырёк «Рижского», грохотали заводы, корчились в голодных судорогах беспризорные дети и, с руганью взрывая грубые мозоли на ладонях, перетаскивали снаряды уставшие солдаты. А мы же только-только начинали наш пир во время чумы, ожидая к нему ещё, как минимум, одного гостя.

Имели, в конце концов, право.

* * *

Встал я рано. По плану мне предстояло пройти двадцать километров по зимней тайге, то и дело замирая на месте и притворяясь сугробом. А вертолётный рёв в вышине неба служил бы для меня как раз таким условным сигналом, что необходимо лечь и не отсвечивать. По крайней мере, если я хочу успешно выполнить задание и вернуться домой живым. Немцы – не их власовские шавки, я не могу понадеяться на их расхлябанность, анархичность и недисциплинированность. «Кресты», наследники тех самых ублюдков, что когда-то разорили мою Родину, к нашему величайшему сожалению, всё также хорошо выполняют свою работу. По крайней мере, такими были солдаты Гальдера. Если прибавить к этому достаточное количество снаряжения, которое мне приходилось тащить на собственном горбу, и бессонницу, мучавшую меня большую часть ночи, картина нового дня вырисовывается совсем не радужная.

И, тем не менее, я упрямо продолжал идти вперёд, со скрипом проминая снег своими лыжами.

Местность, где я сейчас находился, всё ещё считалась прифронтовой, а поэтому постоянно патрулировалась. Немецкие лесорубы, уже, по слухам, вырубившие почти все леса Центральной России, пока ещё не протянули свои загребущие пальцы к природе Урала, и поэтому приграничные гарнизоны ограничивались, в основном, воздушным патрулированием. Я их прекрасно понимал: если заставить прочесывать густые приуральские леса живых солдат, то не хватит и целого Вермахта, чтобы все их обойти. Обычно тех мер, что предпринимали немцы, хватало, и по-настоящему серьёзно они брались за дело только во время наших рейдов или в том случае, если переход через границу был достоверно зафиксирован. Учитывая тот факт, что я всё ещё не слышу захлёбывающегося лая собак за своей спиной, прошёл я незамеченным.

Солнце на горизонте поднималось очень лениво и протяжно, нехотя отклеиваясь своим оранжевым диском от линии горизонта. Именно в тот момент я увидел белку. Нет, я конечно и раньше видел этих милых пушистых зверьков, особенно в детстве, когда рос в деревне, но я настолько отвык от их вида, что теперь это существо казалось мне пришедшим из какой-то другой, не моей жизни.

В Чёрной Армии животных не было. Даже крыс и бродячих собак. Конечно, где-то на юге, в степях, которые мы используем как пашню, были и кони, и коровы, и даже свиньи, а в боевых частях можно было встретить мрачного вида немецких и кавказских овчарок. Но это всё была сельскохозяйственная и служебная животина. Та, без которой прокорм такого большого количества людей просто невозможен, а пограничная служба усложняется в разы. Всяких же кошечек, птичек и рыбок у нас не было.

Мы их всех съели.

В сороковых и пятидесятых было очень страшно. Мы были зажаты в кольце врагов, которых только чудом удалось остановить. Голод душил нас с каждым днём все сильнее, тысячи гражданских, вынужденные отдавать часть своего и так скудного пайка военным, зачастую падали без сил прямо на улицах городов. Их не хоронили. Не потому что было некому, а потому что копать могилу – это трата ценных калории. Стайки босоногих, с рёбрами, обтянутыми кожей, мальчишек, носились с самодельными пращами тут и там, прицельными выстрелами, уничтожая целые птичьи стаи, а затем с хищнической жадностью из последних сил боролись за добычу. Впрочем, взрослые вели себя зачастую не лучше, если не хуже. Некоторые личности настолько сходили с ума от голода и ужаса, царившего вокруг, что впадали в самое натуральное безумие, похожее больше на одержимость. Вырезать такие опухоли приходилось армии, которой в тот момент жилось чуть получше. Я сам лично участвовал в ликвидации парочки особо крупных сообществ каннибалов. То, что я видел там тогда, наверняка бы лишило спокойного сна любого другого человека. Но не меня. Я вообще отнёсся ко всем этим мрачным ужасам относительно спокойно, а к людоедам – как к очередному противнику. Нет, первое время блевал, конечно, но потом притерпелся. Никакие расчленённые тела не могут быть страшнее ядерного гриба, а что до людей, пожирающих себе подобных, с ними ещё легче. Враги – они и в Африке враги. Немец, японец, власовец, каннибал, какая к чертям разница? На всех по шесть грамм свинца.