Чёрные крылья

Единственное, что можно сказать точно, так это то, что Джеймс Кюри, агент американской разведки, посланный в Россию с чрезвычайным заданием, стоя на небольшом лесном холме и делая глоток живительной, после многокилометрового марша, воды из жестяной фляжки, видел, как в примерно десяти километрах от него, в небе вспыхнул и тут же погас яркий, огненный всполох.

Глава третья Девятый круг

«Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу!»

Рейхскомиссариат Московия, окрестности Ижевска. 8 февраля, 1962 год.

Мне снился бой. Притом бой странный, не один из тех, что я прошёл, и которые стабильно являлись мне в кошмарах. Во сне я видел сражение, к которому сам не имел ни малейшего отношения. Девять человек, где-то на японской границе, почти три часа удерживали пограничную заставу, чудом отбиваясь от наседающих орд врага. Самым последним погиб командир этого маленького отряда, успев, правда, перед смертью сбить боевой вертолёт. Из всех этих девятерых не было ни одного знакомого лица. Место, где проходил бой, было мне тоже незнакомо, на японской границе я бывал редко. Так что, о причинах, которыми был вызван этот странный сон, могу лишь гадать. Правда, почему-то он казался мне очень важным. Таким же важным, к примеру, как моё нынешнее задание.

Трофим, видя, что я проснулся, заворчал в усы:

– Ну, чего ты там ворочаешься? Давай сюда, на козлы, – буркнул седой крестьянин в драном сером ватнике.

– Доброе утро, – поздоровался я с ним, в полулежачем положении, перебираясь через скрипучую деревянную телегу.

– Утро, утро, – продолжал ворчать Трофим. – День уже, а он всё дрыхнет. Солдат, блин.

И сплюнул прямо на снег.

Вот тут он был не прав. Спал я не так много, солнце ещё даже не взошло, хотя ночная уральская темень, через которую едва можно было разглядеть гнедую кобылу, безропотно тащившую нас с моим новым попутчиком, постепенно начинала окрашиваться предрассветной синевой.

Впрочем, что взять со старого ворчуна? Наши с ним пути пересеклись два дня назад, и я до сих пор не видел, чтобы угрюмое выражение сходило с его лица.

С Трофимом мы встретились, как бы странно это не звучало, около нашего секретного схрона, «Камчатки», где я должен был оставить своё походное обмундирование. Я застал его в полусогнутом положении, отчаянно кряхтящим и пытающимся сдвинуть тяжёлую деревянную крышку, скрывавшую подземное помещение тайника от посторонних глаз.

До сих пор не понимаю, как он умудрился отыскать «Камчатку». Но мои вопросы по этому поводу он отвечал односложно и в основном отфыркивался, что мол: «Сходил до ветру, а там она лежит. Крышка значит». Врал, скорее всего. Может быть, кто-то навел, может быть, сам следил за нашими во время последнего рейда. Сейчас это было совершенно неважно, хотя и я сделал себе пометку, что об этом происшествии нужно обязательно сообщить Алеутову. Если я, конечно, доберусь до Чёрной Армии живым.

Когда я его обнаружил, старикан оказался так увлечён своим воровским делом, что даже моё деликатное покашливание не заставило его обернуться. Из транса его вывел только металлический лязг винтовочного затвора, который я, поняв что мирное предупреждение не нашло отклика, резко передёрнул. Впрочем, опасался я зря. Моя первоначальная подозрительность оказалась напрасной, Трофим оказался обычным русским мужиком из тех, кто до сих пор жил так, будто на дворе стоял восковый девятнадцатый век, а Россия не знала ни революции, ни немецкого нашествия. Таких твердолобых консерваторов, живущих по заветам отцов и дедов, советская власть так и не смогла вытащить на свет марксистского социализма. Хотя, вины её в этом было мало, просто потому что во всём мире не нашлось бы той силы, которая смогла бы заставить повидавшего жизнь и абсолютно уверенного в своей правоте башмачника Трофима прекратить мотаться на старой деревянной телеге по уральским деревням и заниматься тем единственным делом, которое он знал в совершенстве.

Стоит сказать, что, несмотря на всю нелюдимость и угрюмость, с башмачником мы быстро нашли общий язык, пусть даже при этом я услышал от него пару не самых ласковых выражений в свой адрес. Как только старик узнал, что я из Чёрной Армии, он тут же вызвался подвезти меня до Ижевска, куда направлялся и сам. Ехал он туда, по его словам, на очередную ярмарку, хотел немного подзаработать. А заодно и проведать сына, который обитал где-то в городе.