Чёрные крылья

Так, и в чём проблема, думал я про себя? Жуков, а тем более и Алеутов, за всю свою долгую жизнь и службу показали, что являются достаточно изворотливыми политиками, у которых всегда есть козырь в рукаве. Почему бы не протянуть сейчас руку помощи американцам? Тем более, если нам это тоже сулит выгоду. Вопрос, казалось бы, решённый, но мы всё равно почему-то сидим здесь. Из всех вероятных вариантов мне на ум приходил лишь один.

– Проблема состоит, как я уже говорил вам, мистер Кюри, в том, – начал Жуков. – Что мы, как и вы, совсем ничего не знаем об этом агенте. Очень немногие члены советского ОГПУ пережили Последнюю войну, а ещё меньшее их число дожило до наших дней. Высшее же руководство было полностью уничтожено вследствие, к-хм, причин достаточно деликатных, – так верховный маршал аккуратно намекнул на переворот против правительства Кирова, который сам же и организовал. – У нас нет никаких документов, которые могли бы пролить свет на хотя бы приблизительное положение этого человека в управленческом аппарате рейха. У нас нет ни позывных, ни явок, ни паролей, ни-че-го. Мы знаем о нём ещё меньше, чем ваше управление. Собственно говоря, именно поэтому я сегодня вас всех здесь и собрал.

Георгий Константинович перевёл дыхание и, глотнув воды из казённого ребристого стакана, обвёл всех нас взглядом.

– Единственное место, где мы сможем получить хоть какую-то информацию о нашем агенте, затерянном среди орлов и свастик, это подземный архив на Лубянке в Москве, где когда-то располагалось государственное политическое управление…

Вот теперь в помещении можно было расслышать, как где-то в соседней комнате жужжит жирная чёрная муха.

Генералы и высшие чины государства сидели молча, как громом поражённые, пребывая в полном шоке. Лишь американец, Алеутов и Жуков подавали хоть какие-то признаки жизни, переглядываясь между собой. А до меня начало постепенно доходить. Ещё, кстати говоря, до того, как стальной взгляд Алеутова, сидящего на противоположной стороне стола, пригвоздил меня к спинке моего кресла.

Мне же оставалось лишь, потянувшись, придвинуть к себе пепельницу и, наконец, закурить, в ожидании своего, почти что смертного, приговора.

– Как вы все прекрасно знаете, – продолжал после непродолжительной паузы верховный маршал, – Москва сейчас находится в глубоком тылу оккупантов. И, чтобы получить доступ к архивным документам наших спецслужб, нам, соответственно, необходим человек, который проникнет на территорию рейхспротектората и отыщет нужные нам сведения. Посоветовавшись с товарищем Алеутовым, мы решили направить на это задание лучшего, по мнению шефа нашей госбезопасности, оперативника, которым располагает «Стальная рука».

Жуков повернулся ко мне.

– Полковник Отрепьев, эта честь предоставляется вам.

О, Господи! Спаси мою грешную душу, о теле не молю…

Они понимают вообще, на что меня подписывают? Без разведки, без точных данных, в самое сердце Московии! Я не спорю, я ни в коем случае не возражаю и не оспариваю приказы, но это верное самоубийство. Крупнейшую в истории «Стальной руки» операцию, как раз ту, с которой я недавно вернулся, нам удалось провернуть почти что случайно и то, только потому, что из инспекции Власова по северным военно-морским базам никто в рейхскомиссариате не делал большого секрета. И успехом она увенчалась исключительно благодаря неимоверному напряжению нашей, будем говорить откровенно, почти что рудиментарной шпионской сети на территории Московии. А как иначе, если уральскую границу стерегут в основном солдаты Гальдера, а не власовские формирования? Кордон на замке, все контакты сведены к жесточайшему минимуму и осуществляются, только когда наши агенты оказываются на территории рейхскомиссариата.

Вдруг, мне на ум пришли слова моей собственной клятвы, которую я когда-то дал перед строем.

«… я без страха встречусь с врагом и поставлю свой народ превыше собственной жизни».