«…Из Смольного, около семи часов вечера, поехали на Фарфоровый завод. Я перед этим сказал Володарскому, что у меня мало бензина, на что он ответил: “Доедем и там достанем”. Мы приехали в районный Совет ОКРДО Фарфорового завода. Туда зашёл Володарский и находился там минут восемнадцать… Мы поехали дальше: Володарский и с ним две женщины. Едва доехали до “Кассы” — бензин кончился.
Рассказано с прибалтийским акцентом, но и с прибалтийской точностью. И всё же есть тут некая странность, к которой мы ещё вернёмся.
Володарский убит. Убийце удалось скрыться. Утром 21 июня об этом кричали заголовки питерских газет. «Красная газета» вышла с огромным некрологом и с портретом своего создателя на первой полосе. На заседании Петросовета 22 июня председатель Совета комиссаров Союза коммун северо-западной области товарищ Зиновьев говорил: «Мы не знаем, кто убийца, но было бы желательно, чтобы из числа социал-революционеров никто не присутствовал на погребении». Лица, причастные к убийству Володарского, задержаны не были, но большевики без колебаний указали, кто виновен: правые эсеры.
Настоящего расследования не было, да и быть не могло. Новая власть не располагала сколько-нибудь работоспособным аппаратом сыска. Политические тучи сгущались, суля неслыханные бури. В Москве зрел бунт левых эсеров, их лидер Мария Спиридонова открыто призывала своих сторонников к револьверу и бомбе; июль грозил превратиться в левоэсеровский Октябрь. Сибирь и Урал стремительно отваливались от Советской республики; на Среднем Поволжье вооружался правоэсеровский Комитет депутатов Учредительного собрания; по всей Транссибирской магистрали хозяйничал Чехословацкий корпус; региональные самостийные правительства росли как грибы; казачьи атаманы превращались в независимых владык. Отдельные очаги Гражданской войны сливались в единый пожар. На этом грозном фоне проходили похороны Володарского. Первые похороны красного вождя. Вырабатывался новый атеистический ритуал.
«Ещё с утра над городом повисли мрачные свинцовые тучи и льёт непрекращающийся проливной дождь. Льёт дождь и сливается со слезами горечи, злобы. Ибо плачет сегодня петроградский рабочий, провожая останки убитого вождя и трибуна своего… Вокруг Таврического дворца сплошная масса рабочих и красноармейцев… В Екатерининском зале, утопая в цветах, стоит гроб, окружённый почётным караулом. Из-за груды цветов выделяется почти не изменившееся лицо точно живого тов. Володарского с его характерной улыбкой. Беспрерывной чередой проходят мимо гроба сотни и тысячи рабочих, красноармейцев, женщин… Слышатся рыдания, клятвы. Цветы и венки берутся с гроба на память. У Смольного гроб положен на специальный катафалк, воздвигнутый на грузовом автомобиле. Гроб окружают видные партийные рабочие; процессия двинулась к Марсову полю. Огромное поле запружено народом, поджидавшим прибытие процессии, в продолжение нескольких часов, несмотря на проливной дождь. Гроб ставится у могилы. Воцаряется жуткая тишина. Тихо проходят мимо бесчисленное количество рабочих делегаций, воинские части, конница, пехота и артиллерия. Вокруг могилы растёт лес знамён. При спуске гроба в могилу с Петропавловской крепости дан пушечный салют в 21 выстрел».
Так описывали эти чёрно-красные похороны большевистские газеты. Самая странная и пугающая деталь — улыбка на лице «точно живого товарища Володарского».