Чёрный аист

Сварцевич сейчас учится на инженера гражданской авиации в Киеве, а Валера вот он, смотрит на меня, поглаживая усы.

— Может быть, кактусы как-то связаны с мольфарами? — предположил я. — Тоже знаются с потусторонними силами?

— Мне один человек сказал, что мольфары свою силу получили от ацтеков, — понизив голос до шепота, сообщил Валера. — Она передалась им вместе с тучами по небу. А может, и через центр коммуникационной связи во Вселенной. Ты ведь в пришельцев веришь?

Сейчас в пришельцев верили даже деревенские бабки, и я кивнул: верю.

— Занимайся Велином, — посоветовал Валера. — То, что твой дед из деревни с таким названием, не случайно.

Я это и сам знал.

«Надо бы литовский язык выучить, — подумал я. — Кроме того, что этот язык из группы балтских языков, он ближе других к санскриту».

— Надо говорить на языках всех своих соседей, — угадал ход моих мыслей Валера. — Проще других дело обстоит с украинским и польским.

На третьем курсе мы начали изучать один из славянских языков по выбору, и я, конечно, остановился на польском. Валера пошел в чехи.

— От нас Чехословакия ближе, чем Польша, — объяснил он мне. — Хотя самая близкая Венгрия.

— Вот и изучай мадьярский.

— Он не славянский.

У меня же выбора не было. Я родился в Ганцевичах, в Брестской области, и хотя они были самым далеким райцентром от Бреста, половина моих одноклассников были поляки. Самой красивой девочкой тоже была Дана.

Мои мама и папа родились в Гомельской области, и в Западную Белоруссию они приехали после войны на работу. Отец бухгалтер, мама паспортистка в Логишине. Познакомились, поженились, получили полдома бывшего панского подловчего, как здесь называли лесничего. Вторую половину занимали директор школы с женой, она и стала моей первой учительницей.

— Зашла к соседям Кучинским, — рассказывала мама, — Ядвига говорит: «Горонца кава». Я думаю: что за «цакава»? А это «горячий кофе» по-русски. Через год только начала понимать, что они говорят.

Я своих поляков-одноклассников, если они начинали говорить по-польски, понимал с самого начала, а вот моя преподавательница польского в университете Тереза Михайловна в мои способности не верила.

— Кожедуб, вы никогда не выучите польский язык, — заявила она на первом же занятии.

— Почему? — удивился я.

— Российский акцент, — брезгливо поморщилась она.

— Но я белорус.

— Это, может быть, еще хуже.

У самой Терезы Михайловны был отчетливый польский акцент, но никто не считал это недостатком.

Я все-таки взялся за изучение польского, что называется, засучив рукава, и уже скоро читал в подлиннике Адама Мицкевича. И пусть у меня не получались, как у поляков, носовые гласные «о» и «е» и палатализованное «л», частично похожее на наше «ў», своими успехами я был доволен. Тереза Михайловна их не замечала.

«А поляки все такие, — думал я. — Правильно мама про них говорила».

Я, конечно, имел в виду ту самую «цакаву». Но и кроме «цакавы» у них были странности. Наш сосед по Ганцевичам Збышек Конопацкий, например, воевал с воронами.

Пан подловчий еще до войны развел здесь огромный сад, в нем даже была груша Бэра, не говоря уж о грушах-паданках, яблонях, сливах, вишнях и черешнях. В самом конце сада березовая роща с небольшим прудом, на котором зимой я катался на коньках. Сразу за рощей начинался участок Конопацких, и Збышека, видимо, достали живущие на березах вороны. Нам их каждодневный грай был не так слышен.

Однажды Збышек, доведенный до крайности, выскочил с двустволкой из хаты и ахнул по воронам дуплетом. Что тут началось! Вороны с карканьем взмыли в небо, мгновенно определили, кто на них напал, и стали пикировать на Збышека, как вражеские самолеты из фильмов про войну. Вместо бомб они метали жидкий помет, и неизвестно, что было хуже. Сначала Збышек закрывался от него пиджаком, но потом позорно бежал назад в хату. Я сидел под грушей и громко хохотал ему вслед. Ни одна из ворон, кстати, не попыталась меня обгадить.

Итак, пан Збышек не любил ворон, Тереза Михайловна — беспородных студентов. А что было делать мне?

— Ехать после диалектологической практики в Велин, — пожал плечами Валера.

Мы уже знали, что после третьего курса по программе Общеславянского диалектологического атласа едем на практику в Гжатский район Смоленской области. Совсем недавно он был переименован в Гагарин — по имени первого космонавта Земли.

3

Мы сдали экзаменационную сессию и отправились на диалектологическую практику в деревню Токарёво Гагаринского района.

В ней не было ничего примечательного, кроме речки Вори, в которой водилось несметное количество ершей, и специфического говора местных жителей. По твердому «ч» и «р», а также «дзеканью» и «цеканью» его твердо можно было отнести к белорусским говорам.

— Белорусский архаичнее русского языка, его влияние сказывается на многих диалектах, — сказал Валера, когда я поделился с ним своими соображениями по этому поводу. — Давай установим возле нашего дома пограничный знак.