Чёрный аист

«Утро вечера мудренее», — подумал я, проваливаясь в сон.

8

В нашей стране в августе месяце на поездах ездят только сумасшедшие. И это в полной мере относилось к нам с отцом.

Самая маленькая очередь в железнодорожную кассу была в Хадыженске, но там и станция маленькая. А вот в Харькове, где мы пересаживались в поезд, идущий до Гомеля, очередь была громадная. И злобная. Люди в ней стояли подолгу, билеты продавались только на проходящие поезда, и на каждого чужака здесь смотрели как на врага народа. Несколько часов мы с отцом сменяли друг друга. Я вроде привык к толчкам и тычкам на борцовском ковре, но здесь была другая борьба, я проигрывал по очкам даже женщинам. Самые ожесточенные схватки происходили у окошка кассы, отец меня к ней не подпустил.

— Последние вырвал! — показал он мне билеты. — Одна тетка чуть мне руку не вывернула. Поезд через три часа.

Мы перекусили в привокзальном буфете и вышли на перрон.

— Куда они все едут? — спросил я.

— Как куда? — удивился отец. — В отпуск, из отпуска, родных навестить. Нам в Велин надо.

Да, всем куда-то было надо.

— У тебя в Велине кто-нибудь остался?

— Из родни никого, одни соседи Батяновы. Им и наша хата досталась. Хадоска продала.

— Сама в Речицу уехала?

— Да, вышла замуж за Ефима, тоже Кожедуба, и переехала в Речицу. Помнишь их дом возле базара?

— Помню.

В Речице к тетке Хадоске мы ходили в гости по праздникам — на Пасху, Рождество, иногда на майские. Хадоска и Ефим были верующие, годовщину Великой Октябрьской социалистической революции не отмечали, как и Первомай и 8 Марта. Исключение составлял День Победы.

Дом у них был большой, крепкий, точно такой, как у соседей-евреев. В Речице, в отличие от Ганцевич и Новогрудка, жило много евреев, в моем классе их была почти половина. За одной партой я сидел с Беллой Каганович, а дружил с Фимой Финкельштейном. Но дружил только потому, что ходил с ним в изостудию при Доме пионеров. Я рисовал Днепр во время разлива, а Фима вазы с цветами и натюрморты. Фима, кстати, жил недалеко от бабы Хадоски.

— В Речице остановимся у Хадоски? — спросил я отца.

— Конечно, — кивнул он. — Я схожу к нефтяникам, потом поедем в Велин.

Какое-то время отец работал главным бухгалтером управления «Речицанефть». Я гордился, что недалеко от нашей Речицы добывают нефть, ну и заодно тем, что отец к этому был причастен. Хотя главной ценностью города, без сомнения, была река. У меня вообще начинало сосать под ложечкой от вида любой реки, не говоря уж о Днепре.

«Интересно, у деда Ефима удочки есть? — подумал я. — Ружье он мне когда-то показывал, а вот удочек не помню».

— Старые уже оба, — вздохнул отец. — Я и еду туда, чтоб повидаться…

Он не договорил, но я его понял.

Меня самого Велин интересовал совсем по другим причинам, однако я никому об этом не говорил. Не пришло еще время.

— Откуда твой отец пришел в Велин? — спросил я.

— Из села Радуль на Украине. Но там ведь все рядом, на одной реке живем.

— Кто живет?

— Мы, — удивленно посмотрел на меня отец. — Украинцы, белорусы и русские. Днепр — наша общая река. От Радуля до Велина километров пятьдесят, не больше.

Позже я посмотрел местонахождение своей прародины по карте. Действительно, там все было рядом, Белоруссия на правом берегу Днепра, Украина на левом.

— А чем дед занимался? — спросил я.

— Пилил бревна на доски. Есть такая вертикальная пила, к ней высокие козлы. Один пильщик стоит сверху, второй снизу, и распиливают бревно. У них целая бригада была.

— Там и женился на бабе Анне?

— Сначала он женился на Татьяне, но та вскоре умерла. И он присмотрел девушку в Теребеевке. Выходи, говорит, за меня замуж, у меня две лавки.

— Какие еще лавки?

— В лавках тогда торговали. Она и поверила, что у него много денег. Привел молодую жену в хату, а там ничего нет. Она спрашивает: «Где же твои лавки?» Александр сел на лавку возле стены — вот одна лавка, перешел на лавку возле печи — это вторая.

— И она не сбежала от него?

— Наверное, он показал ей кое-что, — усмехнулся отец. — Твой дед был не простой мужик.

Об этом же мне сказала Ульяна из Теребежова, но одно дело — Ульяна, совсем другое — отец.

— Колдун?

— Знахарь, — поправил меня отец. — Хочешь, расскажу историю?

— Давай.

9

Александр отправился в город за мукой, крупами, солью и спичками. До города было двадцать километров, и он вышел засветло. В поясе у него была спрятана золотая монета. В городе он обычно заходил к знакомому еврею, жившему рядом с базаром, менял золото на бумажные деньги и покупал на базаре и в магазинах все необходимое.

На попутки Александр не надеялся, по их дороге машины ездили редко. «До обеда дойду», — думал он.

Примерно через час он вошел в деревеньку Волпа хат на тридцать. «Меньше, чем наш Велин», — прикинул он.

Солнце уже поднялось над верхушками деревьев. От быстрой ходьбы во рту пересохло. В распахнутом окне одной из хат он увидел девушку, которая, прислонив руку козырьком ко лбу, смотрела на улицу.

— Вынеси, милая, кружку воды, — остановился он возле хаты.

— У меня, дяденька, ноги не ходят, — сказала девушка. — Зайдите в хату и попейте, ведро с водой на лавке в сенях.