Чёрный аист

— У нас все с собой, — сказал отец, выставляя бутылку водки на стол.

В Речице мы купили выпивку, закуску, банку черной краски и кисть. Если бы нефтяники не дали нам машину, в автобусе мы бы намучились, тяжелую сумку приходилось тащить вдвоем.

— Татьяна работает? — кивнул в сторону кухни отец, где гремела посудой дочка.

— Учительница. Павел, зять, бригадир в колхозе. Садись вот. — Она поставила на середину комнаты стул. — Намучились, пока доехали?

— Нас привезли, — махнул рукой отец. — Рассиживаться некогда, сейчас пойдем на кладбище. Потом вернемся к вам и посидим. Могилу найти можно?

— Можно…

Валентина хотела что-то добавить, но промолчала.

Кладбище было рядом с деревней. Высокий берег реки, песчаник, старые сосны, березы и ивы над могилами.

«Хорошее место, — вдруг подумал я. — Сухо, просторно, ласточки-береговушки летают…»

Я счищал наждачной бумагой ржавчину с металлической ограды вокруг могилы, отец красил. Брызги летели во все стороны, и какой-то мужик, подошедший к нам, отобрал у него кисть. Отец не возражал, руководить ему было гораздо легче, чем красить.

— А тут вашего батьку помнят, — сказал мужик. — Некоторые боялись…

— А чего бояться? — удивился отец. — Он многих от тяжелых болезней вылечил. Помнишь, пастуха громом стукнуло? Он отшептал.

— Молнией, — поправил его мужик. — Гром гремит, а бьет молния. Конечно, помню. И как помирал во время схода, тоже помню. Твоего сына как зовут?

Он внимательно посмотрел на меня. Мне стало неуютно.

— Александром, — сказал отец. — Александр, внук Александра.

— Вот я и говорю… — отчего-то смутился мужик.

— Как дед помирал? — спросил я.

— Обыкновенно, — хмыкнул отец. — Что тогда было, перед самой войной?

— Вручали колхозу акт на бессрочное пользование землей, — тоже хмыкнул мужик. — На словах нам ее отдавали, а на деле…

— Ты тень на плетень не наводи, — перебил его отец. — Не какому-то пану землю отдавали, а всем беднякам, твоему батьке, между прочим, тоже.

— А ваш батька в колхоз вступать не захотел, — усмехнулся мужик. — Все в бывшей церкви собрались, произносят речи, и вдруг Бенчук прибегает — Александр помер!

— Исак Бенчук? — спросил отец.

— Конечно, Исак, сосед. Он был в городе, на собрание опоздал, и твоя мать сказала ему, что Александр лег помирать. Три дня велел в землю не закапывать.

— Притворился? — вмешался я.

Я уже давно не счищал ржавчину, мужик тоже перестал водить по ограде кистью.

— На третий только день ожил, — сказал отец. — Ему искусственное дыхание делают, а он лежит как мертвый. Мать плачет, мы тоже сидим по лавкам, носами шмыгаем. И главное — не дышит!

— Потому и боялись его, что не знали, на что он способен, — сказал мужик. — Вот и день такой выбрал…

— Да, в колхоз он вступать не хотел, — согласился отец. — Лучше, говорит, помру, чем вступлю. За это его и посадили.

— В тюрьму? — спросил я.

— При КПЗ было хозяйство в деревне Хальч, и он кормил там свиней. Вроде сидит, а вроде и не сидит. Злостный враг коллективизации, одним словом. Через полгода отпустили.

— А в тот день у него был летаргический сон? — показал я свои знания в медицине.

— Может, и летаргический, — почесал затылок отец. — Говорю же — никто его не понимал.

— И боялись, — подтвердил мужик.

— Ладно, Петро, — сказал отец, — ты всегда пёр против течения. В партию не восстановился?

— Нет, — сказал мужик. — В колхозе работаю.

Оказывается, они хорошо друг друга знали, отец и мужик.

Мы снова принялись красить.

«Так дед лечил или колдовал?» — подумал я, зачищая столбик.

— Лечил, — сказал отец.

— Колдовал, — возразил Петр.

«Да у них тут как в “Тихом Доне” Шолохова, — усмехнулся я про себя. — Все друг с другом воюют».

— Уже не с кем воевать, — в последний раз провел кистью по ограде мужик. — Таких, как ваш дед, не осталось. Камень был, а не человек. Ни сдвинуть, ни перенести в другое место. Не, больше нема таких. Может, вот внук Александра… — Мужик кивнул на меня.

Мне снова стало не по себе.

— А что внук, — сказал отец, — в институте учится. Раз в полгода приезжает. А здесь вообще в первый раз. У них своя жизнь.

— Это правда, — согласился с ним Петр. — Мой тоже… — Он тяжело вздохнул.

Мы собрали инструменты, тряпки, обрывки наждачной бумаги. Ограда стала выглядеть более-менее прилично. На могильном столбике надписи: «Кожедуб Александр Минович, умер в 1944 г.», «Кожедуб Анна Никитична». Их бы надо подновить, но купить белую краску мы не догадались.

— И так хорошо, — сказал отец. — Теперь к Батяновым. Ты подойдешь?

— У меня дела, — сказал Петр.

— Как хочешь, — с удовлетворением осмотрел кладбище отец. — Вот здесь и я буду лежать. Чуешь, сын?

Я ничего не ответил. Думать о подобных вещах мне еще было рано.

11

В хате Батяновых все уже было готово к приходу гостей. Посередине большой комнаты стоял заставленный мисками и тарелками стол, на почетном месте бутылка водки отца. Возле стола три стула.

— А Татьяна? — спросил хозяйку отец.

— Ей в школу надо, — виновато сказала Валентина.

Еда была незамысловатая: бульба, сало, кислые огурцы и капуста.

— На плите курица доваривается, — кивнула в сторону кухни хозяйка. — Таня сейчас подаст.