Чёрный аист

Оба, не отвечая, уставились на поплавки.

Я оставил ребят в покое и пошел лесом вокруг озера. Лес был еще полон листвы, в кустах боярышника посвистывала какая-то птица, на одном из поваленных деревьев было полно опят. В озере рыба, размышлял я, в лесу грибы — отчего не жить?

Пригревало неяркое солнце. Я остановился у березки, что росла особняком на пригорке, сел на траву, прислонившись к стволу спиной, и закрыл глаза.

Проснулся я от ощущения, что кто-то в упор смотрит на меня. Солнце уже спряталось за верхушками деревьев, в лесу стало темно. И из этой темноты на меня пристально смотрели.

— Кто там? — негромко спросил я.

Лес молчал. Я поднялся и растер руками занемевшие ноги.

«Минуточку! — оглянулся я по сторонам. — Я ведь присел передохнуть на той стороне озера… И березка не та…»

Если быть точным, березки не было вовсе. Я стоял между густых елей неподалеку от развалин. Ребят у запруды тоже не было. Я отчетливо вспомнил, что сел под березой вон на том берегу, а это полкилометра отсюда, не меньше.

Мне стало не по себе. Недаром говорили, что здесь никто не купается. Рыбу, наверное, тоже не все ловят. И в лес мало кто ходит.

Я снова оглянулся по сторонам и повернулся лицом к чащобе. Оттуда уже никто не смотрел, я это отчетливо почувствовал.

Все это можно было бы легко объяснить, если бы я, предположим, выпил кружку самогона бабы Зоси или хотя бы стакан плодово-ягодного вина. Но я не пил! А лес стоял вполне обычный, с дубами, соснами и, конечно, березами…

— Хорошие здесь леса? — спросил я дома бабу Зосю.

— Тут уже настоящий лес начинается, — сказала она. — Сосны с небом говорят, а грибы бочками солят. Но я не солю.

— Почему?

— Часу нема.

Она тоже что-то недоговаривала.

— Не боитесь ходить в лес? — продолжал я допытываться.

— А кого мне бояться?

— Волков, например.

— Они сюда редко приходят. Прошлый год в Задроздье были.

— Лесовик не кружит грибников?

— Только чужих, — махнула рукой баба Зося. — Своих он не трогает.

«Лесовик, стало быть, в лесу имеется», — подумал я.

— Конечно, — кивнула она. — Что за лес без хозяина? Там ведь полно всего, пригляд нужен. Наши лесники только пить умеют.

Как раз вчера два лесника заходили к бабе Зосе за гарью, купили четыре бутылки. А перед ними участковый за теми же двумя литрами. Но он денег не платил, это была его ежемесячная доля. Учителей, кстати, я здесь ни разу не видел. Меня боятся? Или что-то другое?

— Учителя до магазина ходят, — сказала баба Зося. — А твоя кружка стоит в шкафчике. Если захочешь, пей.

Я знал, что в шкафчике стоит полная литровая кружка самогона. Но мне продукция бабы Зоси, как и деда Ефима из Теребежова, не нравилась. Не дорос, видимо.

— Привыкнешь, — сказала хозяйка. — Еще и женишься у нас. Глянь, какие девки в школе хорошие.

— Учительницы?

— Зачем? — удивилась баба Зося. — Школьницы, прямо с шестого класса выбирай любую.

— Детей?! — тоже удивился я.

— А ты что, не знаешь? — усмехнулась баба Зося. — Стукнешь пилоткой, не повалится — можно брать.

В принципе мне нравился солдатский юмор бабы Зоси. Он в чем-то перекликался с полешукской мудростью деда Ефима. Впрочем, глядя на некоторых своих учениц, я понимал, что повалится скорее тот, кто этой самой пилоткой размахнется.

— Рано мне еще жениться, — вздохнул я.

— А по мне — в самый раз, — тоже вздохнула баба Зося.

Налицо был извечный конфликт поколений: старики не понимали молодых, те в свою очередь ни в грош не ставили ветеранов.

«Ничего, как-нибудь договоримся, — подумал я. — А в лес одному лучше не соваться».

Впрочем, поход в лес у меня не стоял первым номером на повестке дня. Были дела важнее.

6

— Сегодня поеду в местечко, — сказал я Пете, сыну бабы Зоси. — Велосипед можно взять?

— Бери, — разрешил Петя. — Если хочешь, могу на тракторе подбросить.

— Не надо, — отказался я. — Погода хорошая, прокачусь на велике. До местечка по шоссе ехать?

— Другой дороги нету, — хмыкнул Петя. — Главное, много не пить.

Сам он порой вываливался из трактора, приехав с работы домой. Но здесь его поджидала Тамара, жена. Она принимала супруга в свои объятия, перемежая увещевания тумаками. Он их терпеливо сносил. Трое детей-погодков не давали возможности отмахнуться.

Моей подругой была младшая дочка, Маня. В школу она еще не ходила и всякий раз прибегала в хату, когда я был дома. Их квартира в двухэтажном колхозном доме была неподалеку.

— Немец, ходи, сала дам! — кричала баба Зося.

Девочка подходила и протягивала руку. Баба вкладывала в нее приличный кусок сала.

— Еще? — спрашивала она.

Ребенок протягивал вторую руку. Так она и ходила, откусывая то с одной, то с другой руки.

Немцем баба Зося называла ее из-за того, что внучка не говорила. Поначалу я считал ее немой, но вскоре оказалось, что внучка говорит, и очень даже неплохо.

— Почему не разговариваешь? — спросил я Маню, услышав, как она вскрикнула, гоняясь за кошкой.

— А зачем? — спросила она.

— Людям свойственно общаться между собой.

Маня пожала плечами, откусила от куска сала, зажатого в правой руке, и ушла на кухню к бабе.