Чёрный аист

Оттуда она внимательно следила за тем, что я делаю. Особый интерес вызывали тетради с диктантом, которые я проверял. Она переставала дышать, когда я ставил отметку, но никогда ничего не спрашивала. Видимо, вопросы к взрослым в ее голове еще не созрели. Честно говоря, мне это нравилось.

В местечке я хотел навестить книжный магазин.

— Мы в нем учебники с тетрадями покупаем, — сказала Марья Сергеевна. — Хороший магазин, даже шариковые ручки бывают.

Я подумал, что в таком магазине вполне могут оказаться и дефицитные книги. Чем черт не шутит!

— Книги по школьной программе есть в нашей библиотеке, — сказала Марья Сергеевна. — Там и Полевой стоит.

Видимо, это был ее любимый писатель. Я не стал говорить, что больше других мне нравится Хемингуэй.

До местечка я доехал часа за полтора. Первым, что бросилось в глаза, был большой костел из красного кирпича. Веранды ближайших к костелу домов украшало разноцветное стекло. «Хорошие были витражи в костеле», — подумал я.

В книжном магазине я купил новые романы Астуриаса, Амаду и Кортасара, а в довесок «Краткий философский словарь». Первым экзаменом по кандидатскому минимуму у меня стояла философия, и я об этом хорошо помнил.

«В принципе нужно было бы учебники по философии почитать, не говоря уж о первоисточниках, — подумал я. — Но до философии ли школьному физруку? Авось пронесет».

— Кто это к нам на ровере разъездился? — спросила одна из продавщиц.

Их в магазине было две, обе не старые.

Я сделал вид, что роюсь в книгах.

— Учитель из Крайска, — сказала вторая. — Говорят, умный.

Они захихикали.

«Это кто ж у них тут говорит? — подумал я. — Про меня только в Крайске знают. А здесь я вообще в первый раз».

— До него молодая учительница была, так она прямо заплакала, когда этот приехал, — продолжала докладывать та, что все знала.

— Почему? — застыла с раскрытым ртом напарница.

— Так она уже в Завишин перевелась! Так и будет без мужика куковать.

Оказывается, моя жизнь в этом глухом захолустье как под микроскопом. Здесь что, со спутника за мной следят?

Продавщицы заметили, что я прислушиваюсь к ним, и зашептались. В мою сторону они подчеркнуто не смотрели.

Я взял пакет с книгами и вышел из магазина. То, что обо мне все известно не только в Крайске, но и в не самом близком к нему местечке, обескураживало. До сегодняшнего дня о сарафанном радио я только слышал.

— Ну и черт с вами! — оглянулся я на магазин.

Одна из продавщиц через витринное стекло помахала мне рукой.

«А она ничего, — запоздало удивился я. — Надо будет еще раз приехать за книгами».

7

На экзамен по философии директор отпустил меня неохотно. Но это и понятно: во-первых, нужно перекраивать расписание уроков, а во-вторых, со временем подыскивать нового физрука, одновременно русиста. Специалисты, сдающие кандидатский минимум по философии, обычно в физруках не задерживались.

— И зачем вам все это? — спросил он, изучая вызов на экзамен, выданный мне в университете.

Вызов был отпечатан на бланке, на котором для важности были оттиснуты две печати.

— Что «это»? — усмехнулся я.

— Экзамены, хлопоты… Одна дорога полдня занимает.

Здесь он был прав, дорога в столицу неблизкая.

— Мольфары, — сказал я. — У меня диссертация по творчеству мольфаров.

— Вот, еще и диссертация, — пробурчал директор.

Слово «мольфар» его не удивило. Гораздо больше ему не нравилось слово «диссертация». Честно говоря, мне оно и самому не нравилось. Я еще не определился в выборе жизненного пути. Долгая и трудная стезя ученого, зачастую извилистая, как стежка в лесу, все же не была единственной. Больше всего мне хотелось писать рассказы, но я в этом никому не признавался, даже отцу. Я догадывался, что писательская профессия бухгалтеру может показаться несолидной.

— В понедельник у вас первый урок в каком классе? — спросил директор.

— В восьмом, — сказал я.

— Ну вот, ждем, — брезгливо отодвинул от себя мою бумагу Знаткевич. — Не опаздывайте.

Экзамен по марксистско-ленинской философии принимала комиссия во главе с деканом философского факультета Давидчуком.

За столом сидели трое представительных мужчин преклонного возраста и одна девушка, больше смахивающая на студентку, чем на преподавателя.

«А эта что здесь делает?» — подумал я.

Девушка усмехнулась.

— Готовы отвечать? — спросил председатель комиссии.

— Готов, — вздохнул я.

В билете я знал только ответ на вопрос о работе Фридриха Энгельса «О происхождении семьи, частной собственности и государства». Эта статья была единственная, доступная моему пониманию. Мысли остальных философов, включая Гегеля, Канта, Ницше и Шопенгауэра, были для меня недосягаемы. Особой заумностью отличалась книга философа Давидчука, в которую на всякий случай я заглянул вчера, но это было нормально — постулаты провинциальных философов должны ведь чем-то отличаться от мыслей классиков.

Однако поведать о своем исключительно положительном отношении к Фридриху Энгельсу мне не удалось.

— Давайте следующий вопрос, — поморщившись, сказал Давидчук. — Энгельса вы знаете в рамках школьной программы.