Чёрный аист

— Ну, что ж, — вслух сказал я. — Людям надо помогать.

Я засунул руку в карман брюк и нащупал монету. Это был юбилейный полтинник к пятидесятилетию СССР. Ленин, указывающий нам путь в светлое будущее. Звезда. СССР. На обратной стороне герб. Это была как раз та монета, которая нужна в данном случае.

— Пусть проверка из районо, которая должна быть в понедельник, не состоится, — скороговоркой сказал я, неумело перекрестился и бросил полтинник в колодец.

Он исчез без звука.

Я с облегчением еще раз оглянулся по сторонам. Никого.

Можно было с чистой совестью отправляться домой.

12

В понедельник я пришел в школу и узнал, что проверки из районо не будет.

— Наш телефон работает раз в год, а тут вдруг сам зазвонил! — поведала мне Марья Сергеевна. — Знаткевич взял трубку, ему и говорят: сломался автобус. Как сломался? А так, комиссия собралась, все во главе с заведующим расселись по местам, а он не завелся.

— Кто не завелся? — спросил я.

— Мотор! — помахала пальцем перед моим носом завуч. — И когда исправят, неизвестно.

— Никогда, — сказал я. — Это ведь происки мольфаров.

— Кого?! — испугалась Марья Сергеевна.

— Есть такие. Никто их не видел, но вредят они сильно. Автобус этот вообще больше никуда не поедет.

Марья Сергеевна озадаченно посмотрела на меня, а я отправился в библиотеку.

С Нового года библиотекарем в ней стала работать Жанна. Она приезжала на автобусе из Плещениц, и рабочий день у нее начинался часов с одиннадцати. Жанне было около тридцати, с моей точки зрения, глубокая старуха, однако я ждал, когда заскрипит, открываясь, библиотечная дверь. Это заметили и мои старшие товарищи.

— Понравилась? — подмигнул мне Белецкий. — Засиделась в девках, видно, разборчивая. Своя хата в Плещеницах.

— Откуда вы знаете?

— Говорят, — пожал плечами географ. — Тут же все как на ладони.

Это было правдой, скрыть что-либо в Крайске, Плещеницах или даже Логойске было невозможно. Кстати, я был первым, кто поведал Жанне о том, что она проживает в столице.

— Знаете нашу главную поговорку? — спросил я ее в первый же день.

— Ну? — зевнула она, изо всех сил пытаясь скрыть заинтересованность.

— В мире есть три столицы: Минск, Логойск и Плещеницы.

— А Крайск? — улыбнулась она.

— Это на краю света.

— Похоже на правду, — согласилась она.

И я стал заглядывать в библиотеку не только за книгами.

Сейчас я спешил поделиться своими мольфарскими способностями.

— Святой колодец? — переспросила Жанна. — И вы туда запустили полтинник?

— Не запустил, — поправил я ее, — а аккуратно бросил. И попросил, чтобы отменилась проверка.

— И что?

— Автобус сломался, — пожал я плечами. — У нас, мольфаров, это обыкновенное дело.

— Вас этому в университете выучили? — в упор посмотрела на меня большими темными глазами Жанна.

— Чему?

— Врать. Признавайтесь, вся эта история со Святым колодцем — сплошное вранье.

— Вот те крест!

Я размашисто перекрестился. Мне стало обидно. Бродишь по раскисшим лесным дорогам, договариваешься с нечистью, расплачиваешься с ней звонкой монетой — и тебе не верят. Как жить дальше?

— Живите себе, — отвернулась от меня Жанна.

Она достала из сумочки круглое зеркальце и мельком взглянула в него. Я вдруг увидел, что ее глаза наполнились влагой.

«Что это она?» — подумал я.

В дверь библиотеки по очереди заглянули Дубаневский и Белецкий. Лица у обоих были встревоженные.

— Пойду свою библиотеку открывать, — сказал я, поднимаясь. — Ждут.

— Кто ждет? — положила в сумку зеркальце Жанна. — И что за библиотека у вас?

— Лыжная, — хмыкнул я.

Глаза у нее стали нормальными.

«Показалось, — подумал я. — А глаза у нее не хуже, чем у Гали».

— Где этот ваш колодец? — спросила Жанна, когда я уже взялся за ручку двери.

— В лесу, по дороге в Осинцы, — ответил я, — но одной туда лучше не ходить. Лесовик не любит, когда к нему приходят без приглашения.

Судя по оттопыренным карманам брюк, у моих старших товарищей сегодня были большие планы.

— Константинович, сколько можно лясы точить? — сказал с укоризной Дубаневский. — Не пара она вам.

— Откуда ты знаешь, кто ему пара? — возразил Белецкий. — А вот отмену проверки отметить надо.

Мы заперлись в лыжной комнате. Я снова от вина отказался.

— Зря! — взял в руки наполненный стакан Станислав Казимирович. — Надо же ведь когда-то начинать.

Я раздумывал, стоит ли говорить коллегам о Святом колодце. Останавливали наполнившиеся слезами глаза Жанны. На свете есть вещи, о которых лучше молчать.

— Ты науку историю знаешь? — спросил Белецкий, закусывая вино конфетой. — Настоящую историю, не ту, что преподает Петрашко?

Петрашко тоже был старым учителем, но, во-первых, он не пил вино у меня в лыжном кабинете, а во-вторых, всегда, даже в туалет, ходил с указкой. Вероятно, ей он собирался отбиваться от тех, кто мог посягнуть на завоевания Октября. Лично я на эти завоевания не посягал, догадываясь, что без них вряд ли бы учился в университете или боролся на турнире в Одессе.

А вот с настоящей историей Белецкий наступил на мою больную мозоль. Историей я был ушиблен с раннего детства.