Чёрный аист

— Так и не женился, — сказала баба Зося, наблюдая за моими сборами. — А Зинка хорошая девка. Жалеть будешь в своем городе.

— Она только в девятый класс перешла, — хмыкнул я.

— Да хоть сейчас можно брать! — махнула рукой баба Зося. — У них дом хороший.

Я промолчал. Проблема моего будущего жилья действительно назревала. Более того, она грозила превратиться в нарыв с непредвиденными последствиями. Но, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут.

— Молодая учительница сюда из Завишина переходит, — продолжала баба Зося. — У них там молодых учителей нет, а в Крайске есть.

— Был, — поправил я ее. — Ну, кто еще на меня претендует? Жанна? Нина?

— Одна старая, вторая замужем, — вздохнула хозяйка. — Ну и куда тебя несет? Я же вижу — голь перекатная. А тут встал бы на ноги, обжился. Пока можно и не жениться, некоторые учителя до седых волос холостякуют. Год с одной, год с другой, у нас за это не наказывают.

— Со школьницами нельзя, — сказал я.

— А зачем тебе школьница? — удивилась баба Зося. — Зинке два года осталось. Хорошая была бы тебе пара, лишнего слова не скажет. И по женской части все на месте.

Это я и сам знал. У любой из наших старшеклассниц по женской части недостатков не было.

— Значит, не останешься? — спросила баба Зося.

— Нет, — сказал я.

— Одумаешься, я тебя завсегда приму.

Она прижала меня к своей необъятной груди и поцеловала сначала в одну, затем в другую щеку.

Я от нее ушел с непонятным чувством вины. В глубине души я понимал, что уходил не только от бабы Зоси, но и от лесовика, который показался мне на глаза у Святого колодца. Возможно, я даже предавал всех лесовиков, колдунов и мольфаров, вместе взятых.

3

С сентября я стал работать младшим научным сотрудником в секторе современного белорусского языка Института языкознания, который возглавлял Василий Николаевич Забелло.

«Настоящий академик», — подумал я, когда меня ему представили.

Забелло был невысокого роста, плотного телосложения, с брюшком, на котором едва сходился пиджак. Но главное, у него была борода клинышком, которая и отличала академиков от простых смертных.

— Ваша зарплата сто двадцать рублей, — сказал Василий Николаевич, — но защититесь — и она станет больше. С жильем определились?

— В течение месяца пропишусь, — пообещал я.

Такой срок мне назначили в отделе кадров, а с этим отделом в нашей стране шутки плохи. За месяц я должен был прописаться и снять квартиру. Дядя Вася, точнее, его жена Антонина брать меня к себе в постоянные жильцы не собиралась. Да я и сам этого не хотел, мне нужна была свобода.

— Поедем договариваться к Марии, — сказал отец, когда я по телефону поведал ему о своих проблемах.

— Какой Марии? — удивился я.

— Первой жене Васи. Она живет в деревне Околица под Минском, в своем доме.

О Марии я слышал, что договориться с ней практически невозможно. Дядя Вася оставил ее с тремя дочками, и она запретила им не только с ним видеться, но и упоминать его имя. Отец говорил, что Мария сама выгнала мужа за буйное пьянство, но это вряд ли могло мне помочь. В таких случаях родня бывшего мужа и на порог не допускается.

Но Мария меня с отцом приняла и даже усадила за стол.

— Прописать можно, — сказала Мария, — у меня дом большой. А жить где будешь?

— В Минске, — ответил я. — Уже и комнату присмотрел.

— У моих соседей дочка твоя ровесница. Хорошая девочка, воспитанная. Они, правда, разборчивые, им богатого жениха подавай.

Я посмотрел на отца. Тот не моргнул и глазом.

«Ишь какая вредная, — подумал я. — Оскорбляет сознательно или по глупости?»

— Пусть сам выбирает, — сказал отец. — Мне еще ни одной не показывал. Твои уже все замужем?

— Младшая еще в техникуме учится. А старшие давно расписались. Нину аж в Сибирь занесло, то ли в Томске, то ли в Омске. Хочу съездить, но дом не на кого оставить. Может, вот Шурик посторожит?

Все родственники звали меня Шуриком, я к этому привык.

— Значит, пусть прописывается? — поднялся со стула отец. — Я знал, что ты не откажешь. Жалко, что у вас с Васей не сложилось.

Мария поджала губы. О бывшем муже она не хотела и слышать.

Я в очередной раз удивился умению отца договариваться с людьми. Он ни перед кем не заискивал, всегда говорил правду-матку, и ему отвечали тем же. Вероятно, это качество было присуще всем, кто пережил войну. Если ты выжил, значит, тебя впустят в любой дом и накормят.

Я прописался в паспортном столе Острошицкого сельсовета и занялся квартирой.

— Я тебе еще нужен? — спросил, прощаясь, отец.

— Нет, — сказал я.

Снять квартиру я мог и без него.

— Заеду в Новогрудок, повидаюсь с коллегами по техникуму — и в Хадыженск. Ты когда к нам приедешь?

— Уже только через год, — вздохнул я. — Когда отпуск дадут.

— А мне Речица снится, — тоже вздохнул отец. — Наверное, надо возвращаться. Матери тоже надоело на юге.

— В Речице нет торгового техникума, — сказал я.

— Пойду в бухгалтеры! — удивился отец. — Они всюду нужны.

«Как и учителя, — подумал я. — Более редкая профессия физрука, но с этим, похоже, я завязал».

Жить я стал в одной комнате с физиком-аспирантом Николаем. Он был лысый и, с моей точки зрения, старый, лет тридцати.