Чёрный аист

— Жениться не собираешься? — спросил он меня в первый же день.

— Нет, — сказал я.

— И не женись, — махнул он рукой. — Я вот женился, теперь жалею.

— Почему?

— Слышал про такой город — Брянск?

— Слышал.

— Ну вот, у меня теща из Брянска. Страшные люди! Упрямее никого нет.

Я знал пословицу о тамбовском волке, который не всякому человеку товарищ. В Брянске сурово шумел лес. О тещах ни там, ни там ничего не говорилось.

— Это потому, что брянская тебе еще не попадалась, — пригорюнился физик. — А попадется — беги со всех ног!

— Уродины?

— Да нет, симпатичные. А тещи ужасные. Короче, не дай бог тебе жениться на брянской девице. Со свету сживут!

— Жена сейчас у матери? — догадался я.

— Где ж ей быть, — пробурчал физик. — Рожать собирается. А мне диссертацию защищать. Ты уже свою написал?

— Нет, — сказал я. — У меня тема сложная.

— Какая?

— Колдовство мольфаров. Они похлеще твоей тещи, громами повелевают.

Физик с уважением посмотрел на меня. Вероятно, мольфар для него был что-то вроде синхрофазотрона.

Итак, у меня началась новая жизнь — научная.

4

Работать я стал над составлением словаря языка народного писателя Белоруссии Якуба Коласа. Вместе с Янкой Купалой он был отцом-основателем белорусской советской литературы и в своей особе совмещал все — писателя, академика, лауреата, депутата и многое другое. В Академии наук он был вице-президентом и имел, естественно, свой кабинет. Сейчас этот кабинет стал мемориальным, но Василий Николаевич привел меня именно сюда.

— Вот ваше рабочее место, — сказал он, открывая большую дверь.

Я вошел — и у меня разбежались глаза. Точнее, они сбежались в кучку, потому что на меня в упор уставились пять пар других глаз, девичьих. Все они были очень красивы, от светло-серых до карих, но я понял, что долго под их перекрестным прицелом не продержусь.

— Продержитесь, — усмехнулся Василий Николаевич. — Я же привык.

Я понял, что мой начальник сочетает в себе крупного ученого-языковеда и не менее выдающегося флориста. Все розы, высаженные им в этом мемориальном кабинете, были исключительно хороши. Во-первых, каждая из них отличалась неповторимым ароматом, во-вторых, была тщательно удобрена и ухожена и, в-третьих, защищена хорошими шипами. В их остроте я убедился в первый же день.

— Девушки, молодого человека прошу не обижать, он у нас один, — сказал Василий Николаевич и исчез за дверью.

Я уже успел заметить, что при всей тучной комплекции он ходил быстро и бесшумно.

— Здрассте, — сказала одна роза.

— А говорили, что больше к нам никого не подсадят, — добавила вторая.

— Холостой? — вопросила третья.

— Не видно, что ли? — ответила ей четвертая.

— А мне нравится, — подвела черту пятая.

Я огляделся. Кабинет был поделен на две части — мемориальную и рабочую. В первой, отделенной канатом на подставках, размещались большой стол и два кресла, обтянутых черной кожей. В рабочей части шесть столов, мой, естественно, у двери. На подоконниках кашпо с геранью, ванькой мокрым и кактусами. Со стены с хитрым прищуром взирал на посетителей бывший хозяин кабинета. Судя по этому взгляду, он был вполне удовлетворен происходящим.

Надо сказать, Якуб Колас был писателем, о котором я знал с раннего детства. Мой отец школу окончил экстерном, в институте учился заочно и никаких книг, кроме учебников, не читал. Да и учебники были только по бухгалтерскому учету, на другие не хватало времени.

Однажды он приехал с экзаменационной сессии из Минска, посадил меня на табуретку напротив себя и спросил:

— Сын, ты знаешь, кто такой Якуб Колас?

— Нет, — сказал я.

Мне было лет пять, и я вполне годился для доверительной мужской беседы.

— Это настоящий писатель! — заявил отец и рассказал мне историю, которая случилась с ним позавчера.

Впоследствии он много раз рассказывал мне эту историю, и я запомнил ее дословно.

Отец успешно сдал последний экзамен и зашел поужинать в ресторан «Заря», располагавшийся неподалеку от ГУМа. Позже, когда я сам стал студентом, мы с отцом зашли в этот ресторан пообедать. В нем были столики с белыми скатертями до пола, большие фикусы в кадках, вкусные котлеты.

Отец выбрал в меню закуски и второе блюдо и стал поджидать официанта. Тот пришел с подносом, на котором стояли тарелочка с мясным салатом, бифштекс с картофельным пюре и бутылка красного вина. Не говоря ни слова, официант стал выставлять блюда и закуски на стол.

— Но я еще ничего не заказывал! — запротестовал отец. — А вино я вообще не пью!

— Сегодня день рождения народного писателя Белоруссии Якуба Коласа, — внушительно сказал официант, — и каждый посетитель ресторана обслуживается за счет юбиляра. Если не хватит, закажете за свой счет водки.

— Вот это настоящий писатель! — закончил свой рассказ отец. — Каждому, кто пришел в «Зарю», принесли вино, закуску и второе. А я еще и сто грамм заказал за его здоровье. Ты понял, сын, кто такой настоящий писатель?

— Понял, — сказал я и слез со стула. Все-таки я еще не привык долго сидеть на одном месте.

И вот я оказался в кабинете, принадлежавшем когда-то классику белорусской литературы, и на меня оценивающе смотрели пять пар девичьих глаз.