Чёрный аист

— Мы ученые люди! — оскорбился Литвин. — Исследователи! Нам нужно не меньше четырех бульбинок.

Ластович крякнул, но ничего не сказал. Видимо, ему приходилось иметь дело с напитками разного качества.

— Сегодня попробуем, — сказал Петр. — Наша хозяйка уже стол накрывает.

— А песни? — спросил Ластович.

— И песни попробуем, — кивнул Литвин. — Как же на Полесье без песен?

Я посмотрел по сторонам. Несмотря на декабрь, на полях почти не было снега. Некоторые березы еще не сбросили листву и стояли подобно гаснущим факелам. В черной воде реки отсвечивали облака. Картина до боли знакомая — Полесье.

— Ты вроде тоже родом с Полесья? — спросил Петр.

— Из Ганцевичей, — сказал я. — Отсюда это километров сто на север.

— А я из соседнего района, — тоже посмотрел по сторонам Петр. — На прошлой неделе брат на тракторе поле вспахал.

— Перед Новым годом?! — удивился Ластович.

— А если погода хорошая? — вздохнул Петр. — Зато весной не надо будет пахать. Пойдемте, нас зовут в хату.

В хате уже ждал накрытый стол и принаряженные бабули. На каждой из них кофта с начесом, бусы из разноцветного стекла, на головах праздничные платки.

— Ну, с какой песни начнем? — спросил Петр, приглядываясь к бутыли, наполненной мутной жидкостью.

— А хоть свадебную! — сказала одна из бабуль. — У меня две такие красивые девочки поселились! Городские… — Бабка с хитрым прищуром посмотрела на меня.

— Он руководитель, — сказал Петр, — ему нельзя. А мне можно.

Я знал, что Петр недавно женился на дочке декана химфака университета и живет на Ленинском проспекте. Здесь он недалеко отстал от Крокодила. Но в остальном он намного превосходил нашу рептилию.

— Переходить ко мне в лабораторию еще не надумал? — спросил Литвин. — Две ставки не заполнены.

— Пока нет, — сказал я. — Нужно хотя бы год в академии отработать.

— Через год свободных ставок уже не будет, — усмехнулся Петр. — Такие девахи на собеседование приходят!

Да, девах на филфаке хватает, это видно даже по составу моей нынешней экспедиции. Все в фирменных джинсиках, дубленках и сапогах. И ни одной страшненькой. На меня поглядывают вскользь — видимо, уже староват для них.

— Это они еще не присмотрелись, — сказал Петр. — А узнают, что ты в прошлом борец, не отвяжешься. Вспоминаешь борьбу?

— Конечно, — сказал я. — Ковер до сих пор снится.

На самом деле никакой ковер мне не снился и саму борьбу я вспоминал редко.

— Он у нас чемпион, — обвел пристальным взглядом бабуль за столом Петр. — Свадебные песни оставим на потом, сейчас время колядных. Поют у вас колядки?

— А як же! — затянула узел платка на подбородке старшая из певуний. — Девки, «Добрый вечер тому, кто в етом дому» помните?

— Помним, — закивали бабки.

— Я ее тоже помню! — подмигнул мне Ластович.

Из колядных песен я знал только одну: «Щедрый вечер, коляда, коляда! Добрый вечер, коляда, коляда! Пане-господарь, ты спишь, ты лежишь? Ты спишь, ты лежишь или нас не слышишь? Отвори окно, погляди в гумно. Что в твоем гумне Сам Бог ходит. Сам Бог ходит, скирды считает. Скирды считает и тебя кличет…»

Что может быть лучше колядных песен за столом, на котором самогон четыре бульбинки, да при хорошей закуске?

— Ничего! — со стуком поставил на стол чарку Иван Ластович.

Он знал это лучше кого бы то ни было в Белоруссии. А может, и не только в Белоруссии.

7

— Пойдемте вечером с нами на андрейки, — сказала Люба, дочка моих хозяев. — Сегодня уже двенадцатое. Ваши девочки там тоже будут.

— Какие андрейки? — спросил я.

— Девчата на жениха будут гадать, — засмеялась Люба. — Неужели не знаете?

— Не знаю, — сказал я.

— Он же хлопец, — вмешалась в наш разговор Мария, мать Любы. — Они на катеринки гадают.

Я понял, что речь идет о колядных гаданиях. В день Андрея Первозванного, на андрейки, гадали на жениха девушки, в Екатеринин день — парни. Колядки вообще были моим любимым праздником. В раннем детстве в наш дом с песнями и плясками приходили люди, ряженные медведями, чертями и козлами, и требовали от родителей угощения. Я никак не мог распознать, кто из соседей вырядился в медведя, а кто в козла. Все они по-свойски называли меня Шуриком и заговорщицки подмигивали. Я хохотал, стараясь оторвать приклеенную к лицу черта бороду, и мне никак не удавалось сделать это. Сильно пахло вывернутыми наизнанку кожухами, гуталином, колбасами…

— Ворожить к Сабине идете? — спросила Мария.

По ее тону я понял, что Сабину здесь недолюбливали.

— Конечно, — сказала Люба. — Лучше нее у нас никто не гадает.

— Держитесь от нее подальше, — посмотрела на меня мать Любы. — Она ни старого, ни малого не пожалеет.

— Мама! — перебила ее дочка. — Сама человека приведу назад…

Человек — это обо мне. Что-то здесь было не так. Тем более сходить надо.

Мы шли по узкой дорожке, вьющейся вдоль заборов. Из-за них брехали собаки, передавая нас по цепочке. Интересно, лаяли бы они на Любу, если бы она шла одна?

— Нет, — сказала девушка, не поворачивая головы.

«Мольфарка», — подумал я и споткнулся о камень.

— Под ноги лучше смотрите, — хмыкнула Люба. — Вон уже хата Сабины…

На крыльце мы потопали ногами, обивая с обуви снег, и вошли в хату.