Чёрный аист

— Отпустят из школы? — спросил Стадник, подписывая ходатайство.

Я пожал плечами.

— В любом случае это все, что мы можем сделать.

Он вручил мне в руки бланк. Я вышел из кабинета.

Валеры уже не было. Но я давно привык к его внезапным появлениям и исчезновениям. Мавр сделал свое дело — мавр может уйти. В принципе лингвистика и фольклористика располагались неподалеку одна от другой. И неизвестно, которая из них ближе к мольфарам. В данный момент я был уверен, что языкознание — это именно та terra incognita, на которой я совершу великое открытие.

Сегодня я собирался навестить Ленку и посмотреть, каковы ее успехи в процессе превращения Кофман в Чижову, а в более широком смысле — киевлянки в минчанку. Но визит откладывался по не зависящим от меня обстоятельствам.

Дядя Вася тоже был удивлен моему скорому возвращению в Крайск.

— А жить где будешь? — спросил он, услышав об Академии наук.

Этого я еще не знал.

— С пропиской тоже надо решать, — добавил он.

Только в междугороднем автобусе я сообразил, что дядю Васю беспокоило, не собираюсь ли я жить и прописываться у него самого. Я вдруг понял, что переехать из Минска в Крайск намного проще, чем наоборот.

«А еще внук колдуна, — ёрзал я на сиденье автобуса, вдруг ставшем жестким. — Элементарных вещей не знаешь. Самая заурядная из однокурсниц давно прописалась и устроилась, один ты болтаешься, как дерьмо в проруби. Начальство в Логойске упрется — и все, привет языкознанию вкупе с фольклористикой…»

Автобус уже мчался по Долгиновскому шляху, обсаженному старыми вязами.

«Оставайся физруком, — мелькнула мыслишка. — Привыкнешь к самогону бабы Зоси, женишься на хорошенькой выпускнице школы, договоришься с лесовиком… Помнишь, как цвела черемуха на Крещанке?»

Этой весной я не мог спать от густых запахов цветущих садов, волнами врывавшихся в открытое окно. Я сочинял свой первый рассказ, и мысли путались от неясного предощущения перемен. Хотелось всего сразу: обнять в Хадыженске Надю, встретиться в Киеве с Санькой Сварцевичем, поговорить про мольфаров с Валерой.

— Прорвемся! — сказал я себе и закрыл глаза.

2

Заведующий районо с брезгливым отвращением, явственно написанным на его лице, взял в руки ходатайство, которое мне выдали в Академии наук.

— Ну? — посмотрел он на меня.

Я пожал плечами.

— И что это вы все так рветесь из села в город? — бросил он бланк на стол. — Какая у тебя там будет зарплата?

Я снова пожал плечами. Мысли о зарплате еще не посещали меня.

— Вот именно, — сказал заведующий. — Рублей сто. А в Крайске у тебя двести рублей чистыми. Еще и за квартиру надо заплатить. Или ты к молодой жене?

Я помотал головой. Жены у меня не было и не предвиделось.

— Если бы не приехал физрук с дипломом, ни за что не отпустил бы, — вздохнул заведующий. — А так езжай, мучайся.

Он что-то размашисто написал на бланке и кивнул, чтобы я выметался из кабинета.

— А что случилось с автобусом, когда проверка в Крайск не приехала? — спросил я, уже взявшись за ручку двери.

— Сломался, — хмыкнул хозяин кабинета. — На следующий день починили. Я Знаткевича предупредил, что приедем осенью. Он, кстати, тебя хвалил. Хороший, сказал, физрук, с языковым уклоном.

«Еще бы ему меня не хвалить», — подумал я и закрыл дверь с другой стороны.

У меня с директором школы были натянутые отношения вплоть до выпускных экзаменов. В день, когда десятиклассники писали экзаменационное сочинение, я пораньше вернулся из школы, пообедал и завалился на диван с Хемингуэем в руках. Мои восьмиклассники изложение уже давно написали, и я мог себе позволить не только Хемингуэя, но и глоток-другой самогона бабы Зоси. О нем, впрочем, я рассуждал теоретически. Практически он был по-прежнему отвратителен.

Итак, я лежал, почитывая, на диване, и тут в дверь постучали. Это была Марья Сергеевна.

— Александр Константинович, спасайте! — приложила она руки к груди.

— Кого? — удивился я.

— Всех нас! Мы с Олимпиадой Ивановной сочинение Тани проверили, но стопроцентной уверенности у нас нет.

Я понял, что речь идет о сочинении директорской дочки. Как и любая другая дочка директора сельской школы, она шла на золотую медаль.

— Вас прислал Знаткевич? — в лоб спросил я.

— Я сама, — покраснела Марья Сергеевна. В эту минуту она была похожа на провинившуюся школьницу.

— Ладно, — сказал я, закрывая книгу. — Скоро приду.

— Умоляю! — прошептала Марья Сергеевна и возвела очи горе.

«А ведь сейчас она сделала бы все, о чем бы я ни попросил», — мелькнуло у меня в голове.

Впрочем, она была героиня не моего романа, слишком крупна.

В учительской комнате, которую очистили для меня от лишних персон, я проверил сочинение Тани. Одна грамматическая ошибка, две стилистические. Я с наслаждением подчеркнул шариковой ручкой места, которые мне не понравились.

— Но ведь придется переписывать! — с ужасом сказала Марья Сергеевна, когда я отдал ей сочинение.

— Придется, — согласился я.

Отчего-то я был уверен, что экзаменационная комиссия во главе с директором закроет глаза на подобную мелочь.

И вот я спешно покидал Крайск.