Чёрный аист

— Они там, где есть такие дурачки, как ты, — согласилась Лида. — В кино пойдем?

— Пойдем, — вздохнул я.

Кино как нельзя лучше подходило нам обоим. В темноте полупустого зала было хорошо целоваться. Да и на экране иногда происходило что-нибудь веселенькое.

3

С художником Виктором меня познакомил Валера.

— Тоже на белорусском языке разговаривает, — сказал Валера. — Вас таких не больше десятка в Минске.

— У нас в институте почти все говорят по-белорусски! — обиделся я.

— Так это же институт белорусского языка, — объяснил Валера. — А на улице вас почти нет.

Виктор снисходительно посмеивался в усы. Они у него свешивались ниже подбородка, видно, не один год растил. Он был на полголовы выше Валеры и на целую голову меня.

— Откуда родом? — спросил я.

— Из-под Воложина, — сказал Виктор.

— Это там, где Першай? — оживился я.

— Першай знаменитое место, — солидно кивнул художник.

У меня похолодело в животе. Это был верный признак того, что дичь близко. Оставалось обнаружить ее, взять на прицел и спустить курок. А лучше — натянутую тетиву лука.

— В нем живет колдун? — запинаясь, спросил я.

— Какой колдун? — удивился Виктор. — Пани Тереза, последняя экономка Тышкевичей. Ей уже под сто, а она еще курей кормит.

— Тех самых Тышкевичей? — спросил Валера.

— Конечно! — подтвердил Виктор. — Они вообще-то логойские, но и в наших местах поместье было. И охотничий дом в пуще. Знаменитые графья!

— Один из них основал краеведческий музей в Вильне, — сказал Валера. — До сих пор стоит. А в катедре висят картины Рущица.

— Да, художник наш, но литовцы его не отдают! — загорячился Виктор, у него даже усы растопырились. — Сколько раз я в Союзе художников поднимал вопрос, чтоб написали письмо, а они боятся.

— Не отдадут, — похлопал его по плечу Валера. — Литовцы никому ничего не отдадут, народ такой. Они и сюда приходили только затем, чтоб больше забрать. Миндовг вообще всю Белоруссию заграбастал.

— Ну, не всю, — запротестовал Виктор, — Витебск ему не больно подчинялся.

Меня эти исторические аллюзии занимали меньше всего. Нужно было вернуть спорщиков в Першай.

— Так кем была эта Тереза у Тышкевичей? — спросил я.

— Ахмистриней, по-российски экономкой, — сказал Виктор. — У нас говорят: ахмистриня в бубен бубит, покоёвка в…

Он запнулся.

— В горн трубит! — рассмеялся Валера.

— Ну да, можно и так сказать.

Виктор, в отличие от нас, был серьезен. Он и офорты делал на исторические темы. А там не до смеха.

— Покоёвка — это кто? — спросил я.

— Горничная, — посмотрел на меня Виктор. — Или кто там в покоях убирается?

— Те же, кто и спит, — подмигнул мне Валера. — Короче, пани Тереза не из таковских. Страшная, наверное?

— Ну, в девяносто лет… Хотя в красоте она разбирается лучше многих. — Виктор позволил себе усмехнуться.

— Ты с ней встречался? — спросил я.

— И не раз. Она мне свои альбомы показывала.

— С фотографиями?

— Конечно, — пожал плечами Виктор. — У нее роскошные альбомы, сейчас таких нет.

— И что в них? — вмешался Валера. Когда речь заходила об альбомах с фотографиями, в стороне он остаться не мог.

— Фотографии Тышкевичей и Радзивиллов. «Посмотрите, — говорила она, — какие носатые Радзивиллы и какие аккуратные носы у Тышкевичей!» Очень интересная бабулька. С чужими говорит только по-польски.

— Ты знаешь польский? — удивился я.

— Учу, — дернул себя за ус Виктор.

— Как же вы понимали друг друга?

— Со своими она говорит по-простому.

Виктор, стало быть, для пани Терезы был своим. А я, хотя и знал польский, видимо, остался бы чужаком.

— Да, альбомы она никому не показывает, — подтвердил Виктор.

— А продать? — снова вмешался Валера.

— Ни за какие деньги! — усмехнулся художник.

Валера тоже подергал себя за ус. Он у него был не такой длинный, как у художника, но дернуть можно. Самый короткий ус был у меня, но я и не пытался его дергать. Я соображал, как бы перевести разговор на колдуна.

— В Першае нет колдунов, — сказал Виктор. — Если б были, мне бы о них сказали.

— А если он прячется? — предположил я.

— Колдуны не прячутся, — взглянул на меня Виктор. — Наоборот, они на рожон лезут. В этом их сила.

— И слабость, — кивнул Валера. — Наши мольфары своей смертью не умирают.

— У здешних тоже все осиновым колом заканчивается, — усмехнулся Виктор.

Я понял, что разыскивать першайского колдуна мне придется самостоятельно. Но никто и не говорил, что мне его преподнесут на блюдечке с голубой каемочкой. Придется еще раз встретиться с Ластовичем. Но и он в последний раз колдуна видел лет пятьдесят назад.

Впереди была сплошная неопределенность — в науке, в писательском деле, в отношениях с Лидой. Но это и была жизнь, что тебе выпала.

4

Выезд в пущу на хариуса оказался не таким простым делом.

Под руководством Петрухи я купил себе рюкзак, спальник, штормовку, резиновые сапоги с отворотами и кепку.

— Удилище есть? — спросил Петруха, критически обозревая мою экипировку.

Удилища, естественно, у меня не было.

— Как же ты до сих пор жил? — удивился Петруха.

Да, в Речице у меня было оснащенное удилище, даже два. А вот в Новогрудке и Хадыженске не было. Неправильная была у меня жизнь.